Я так был рад воздуху, свету и простору после сидения в полутьме внутренних помещений «Норвегии», что забыл на секунду о головокружительной высоте и сел на лестнице, свесив ноги по обе стороны.
Громкий окрик «Опасность!» вернул меня к действительности. Это кричал норвежский офицер, стоявший на верхнем балконе мачты; я сейчас же сообразил, что сидеть на этой тоненькой, плохо укрепленной лестнице, на высоте семнадцати сажен, не особенно остроумно, и поспешил перешагнуть на крепкий железный балкон.
Долго сходил я по бесконечным красным железным лестницам на талый снег норвежского островка. Внизу меня, как и прочих членов команды, радушно встретили норвежские рыбаки, жители крошечного северного городка. Я пил кофе, подаваемый молчаливыми норвежскими фрекен, гулял по еще не высохшим после весеннего половодья чистеньким улицам городка-игрушки, посылал телеграммы, писал письма. Через два-три часа я уже поднимался по ржавым железным лестницам.
На дирижабле шли спешные приготовления. Погода была благоприятная. Метеорологические данные, обычно скудные на далеком севере, говорили о том, что над океаном спокойно и можно решиться на перелет. Амундсен передал по радио из Кингсбэя, что и на Шпицбергене установилась сносная погода, кончились снежные метели, эллинг закончен постройкой и мы можем прилетать, когда нам будет угодно.
Свежий ветер омывал воздушными струями дирижабль. По тонким и толстым трубкам с легким шипением нагнетались вверх газ и бензин. То и дело в люки спускались длинные канаты с какими-то свертками, поднимались наверх съестные припасы вручную, как тянут ведро с водой из колодца. Опять собралась вокруг дирижабля толпа норвежцев, и к пяти с половиной часам дня вся команда была на судне.
Прощай, Европа!
Оторваться от мачты — дело двух-трех минут. Ветер заранее позаботился о том, чтобы дирижабль стоял носом против воздушной волны, и нет никакой опасности, что корабль ударится о железные устои мачты.
Грянуло внизу «ура» и быстро смолкло — мы легко и вольно поднялись в воздух.
Опять островок белым снежным кружком лежит глубоко внизу. Разноцветной игрушкой встал в стороне городок. На юге раскинулись гигантские хребты Скандинавии, еще покрытые снегом, а на севере лежал перед нами таинственный и загадочный Северный Ледовитый океан.
Вот уже черные волны понеслись под нами. Много белых барашков — значит, ветер стал крепче. Мы идем сначала вдоль берега на северо-запад самой северной точки Европы, к мысу Нордкап.
Он все время у нас на виду — гигантская черная скала, только поверху укрытая снегом.
— Вы знаете, как нам повезло, — говорит мне на ухо Томазелли. — Мы идем с быстротой ста километров в час, ветер изменился, он стал попутным.
Волны все так же перекатываются внизу, рождая белые гребешки; берег высокий, скалистый все не хочет уходить из виду, и вовсе не кажется, что мы идем так быстро.
Я смотрю на Мальмгрена. Он стоит у своей карты, жует табак — курить на дирижабле нельзя — и на лице его разлито спокойствие. Смотрю в окна, ясное небо осталось над Европой, над нами высокий легкий туман, а там, далеко на севере, на горизонте что-то вроде темной мглы — может быть, низкие тучи, может быть, туман. Солнца почти не видно. Я не могу решить, хороши ли условия погоды. Я знаю только, что мы идем вперед очень хорошо, а это, пожалуй, самое главное.
Я подхожу к Мальмгрену и спрашиваю его:
— Что можно сейчас сказать о погоде?
— Великолепная погода! — отвечает по-английски Мальмгрен, не переставая жевать табак.
Я замечаю, как спокойны все в капитанской каюте. Нобиле собирается укладываться спать — до сих пор он не присаживался в кресло. У руля — Ларсен, и я заключаю, что действительно все обстоит благополучно. Нас несет прямо к северу могучая воздушная волна — свежий ветер. Отсутствие солнца тоже хорошо для дирижабля, так как солнце плохо действует на газ, и в солнечную погоду дирижабль теряет часть своей подъемной способности. Высокий туман не грозит ни дождем, ни снегом, и пока нет никаких оснований бояться, что мы встретим над океаном самого страшного нашего врага — снежную метель.
Над океаном
Вся команда успела устать во время двухдневного перелета. В Вадзе тоже было не до отдыха, и теперь, когда для всех стало ясно, что на самом страшном участке, над океаном, нам повезло, все как-то успокоились, опустились. Перелет над водной пустыней проходил спокойно, как в полусне. Все мы разбрелись по разным углам, где только можно было присесть или к чему-нибудь прислониться, не рискуя сорваться и упасть.