И снова Курск. Концерт. Кулисы. «Борис Тимофеевич, вы сделали Марине подарок — сегодня она закончила школу». Глаза искрятся добротой: «Я знаю. Поэтому и приехал». Конечно же, это была шутка. Наверное — шутка… Но о большем подарке я не могла и мечтать. Подарка большего — просто не существовало в природе. И всё-таки мне — мало. Концерты певца в провинции — крайне редки, а по телевизору, который мы наконец-то купили, его показывают только в день милиции, в сборном концерте «звёзд». И пластинок выпущено — пока всего две. «Когда же мы будем чаще видеть вас?» — «Недавно меня вызвали в министерство культуры и сообщили, что меня берут в Большой. С одним условием: спеть в концертах несколько песен о партии». «И —?!» «Сказал им: я солист Ленинградского Мариинского. И хлопнул дверью».
В моей дальнейшей жизни было очень много спектаклей и концертов с участием дорогого мне певца. Пять лет я жила в его городе, ставшем и для меня родным и любимым. Наконец-то я услышала то, что не удалось исполнить певцу в Курске! Вихрь оркестрового вступления — и… вместо взлёта мощного голоса певец идет небрежно через сцену, ложится навзничь на скамейку и начинает тихо, но чётко и насмешливо: «На земле весь род людской…» Я вспоминаю давнюю статью — один из немногих живых и интересных, нестандартных рассказов о певце. Так учила его петь случайно встреченная им старушка — бывшая артистка: лёжа, да ещё товарища ему на грудь сажала…
Это было дивное время — Петербург, университет и Штоколов. Забыть ли, как в праздничный вечер в концертном зале с революционным названием «Октябрьский» Штоколов, облокотившись на нелепо красный рояль, дерзко спел «белогвардейский» романс «Белой акации гроздья душистые». Или как впервые в жизни я сидела на концерте в первом ряду — обычно у студентов денег хватало только на галёрку, а в тот раз царский подарок сделал мне будущий муж.
Но жизнь непредсказуема. Она забросила меня с петербургских проспектов в такое Черноземье, где не только концертов — электричества могло не быть днями, а то и неделями. Но когда оно появлялось, с проигрывателя врывался в дом любимый бас. «Ямщик, не гони лошадей!» — стираю пелёнки. «Ты жива ещё, моя старушка?» — мою пол. «Эй, ухнем!» — разбиваю кувалдой угольные глыбы. «Ах ты, ноченька, ночка тёмная!» — укачиваю малышей. «Гори, гори, моя звезда!» — слёзы катятся по щекам. Жизнь непредсказуема, всё в ней течёт, всё изменяется, но этот голос не обманет, не предаст, вернёт силы «в минуту жизни трудную». Вот и сбылась заветная мечта: трое моих детей услышали и увидели живого Штоколова. «Ты назвала меня в честь Штоколова, мама?» — спрашивает четвёртый. — «Конечно, Борис».
А однажды позвонил старший сын: «Я слышал по радио Штоколова. Он пел с хором Александро-Невской Лавры». А мне услышать этого так и не довелось…
Ночь.
Тихая, безмятежная рождественская ночь.
И во мне — ночь. Ночь тихой скорби.
Первый день любимого праздника оборвался междугородним звонком. Ирония судьбы: всего пару дней назад, увидев в анонсе программ телеканала «Культура» сообщение о фестивале классической музыки в Санкт-Петербурге, я просила племянницу: вдруг там будет мой любимый Певец — позвони… Глухой голос в телефонной трубке: «Включи телевизор». «Зачем?» (Я ещё не очнулась от радости рождественской службы в нашем храме). «Теперь ты можешь видеть его по всем программам».
Рождественский день превратился в ночь. Не слышу слов диктора. Не слышу мелодии знакомого романса — конечно, знакомого, ведь я с детства знаю и сама пою весь его репертуар. Только голос — любимейший, единственный для меня в мире голос нестерпимой болью рвёт сердце.
Закончилась вечерняя служба в храме. Мой добрый батюшка просит прихожан не расходиться, соборне помолиться о новопреставленном. Слышу свой, но будто отдельно от меня поющий голос: «Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего…» Ночь. Уложены дети, спят домочадцы. Глаза не хотят закрываться, и память не хочет отдохнуть, вновь и вновь пролистывая пожелтевшие, но такие дорогие мне страницы.
Ночь.
Но уже завиднелось за окном.
И моё горе, моя скорбь тихо-тихо тает в ещё едва угадывающемся рассвете. В памяти проснулась строка поэта: «Мне грустно и легко; печаль моя светла; печаль моя полна тобою…»
Стремясь утишить мою боль, мой друг сегодня произнёс: «Он прожил долгую жизнь. Хотя всегда тяжело и даже кажется несправедливым, когда погибают честные, сильные, мужественные люди, несущие в мир добро и свет».