Алюминиевые кольца
Со своим будущим мужем я познакомилась в Ленинградской духовной академии и семинарии. Вернее, нас познакомила сестра Луки, с которой мы обе были прихожанками семинарского храма и постепенно сдружились. Я тогда заканчивала третий курс Ленинградского государственного университета, а Лука приехал поступать в семинарию… Через год мы стали подумывать о создании семьи, хотя и не торопили это событие, решив, что мне нужно сначала закончить университет, да и Лука к тому времени будет на старших курсах.
Но человек предполагает, а жизнь… У меня было правило: со всеми своими новыми друзьями очно или заочно я знакомила родителей и старшую сестру. В данном случае знакомство должно было быть, конечно, очным. Но неожиданно для меня моя мама, которая всегда с радостью встречала моих друзей, отказалась видеться с Лукой. Как выяснилось вскоре, видеть дочь в роли матушки — жены священнослужителя — ей никак не хотелось. Но кто же слушает родителей в вопросах сердечных привязанностей! Такое было, наверное, лишь во времена «Домостроя». Я попыталась убедить маму и успокоить её, пообещав, что до окончания университета выходить замуж не буду, но она оставалась непреклонна. Отец повёл себя спокойнее, сказав: «Мне это, конечно, не нравится, но переубеждать тебя я не стану, у тебя мой характер, и всё равно ты поступишь так, как решишь сама». Это я и сказала маме и сестре: решать буду сама. И тогда мне просто-напросто отказали от дома. Возникла непростая ситуация: мне было решительно некуда ехать на последние летние каникулы. Отец Луки был сельским священником в Винницкой области. Явиться на лето в семью будущего свёкра, да ещё в деревню, да ещё к священнику — это по тем временам было не просто странно, а совершенно невозможно. В студенческом общежитии оставаться тоже нельзя, летом его отдавали приезжим стройотрядам. Вот так и пришлось мне в конце четвёртого курса спешно выходить замуж.
Лука уехал на родину первым, незадолго до Пасхи, и оттуда прислал мне телеграмму, рассмешившую всё общежитие (телеграммы лежали на вахте, и каждый проходящий брал их в руки, чтобы посмотреть, не ему ли адресовано). Когда я вернулась после занятий и библиотек, меня встретил дружный хохот. В телеграмме пропечаталось: «Подал заявление в ЗАГС. Роспись приблизительно 10-го апреля. Если хочешь — приезжай. Не забудь паспорт».
И я поехала, не дожидаясь означенного срока. Родители Луки о назначенном в ЗАГСе сроке не знали. Хотя они и не были резко против нашего брака, но всё же считали, что сын должен выбрать невесту из своего круга, так что волновать их заранее мы не хотели.
Всё в доме готовилось к Пасхе. Она была в тот год ранней — 6 апреля. Мы встретили её, как положено, в храме. А потом вместе с отцом Авксентием и матушкой Татьяной ходили с поздравлениями по домам, служили на кладбищах в своём и окрестных сёлах, возвращались к ночи и падали без сил. Так я впервые прикоснулась к «пышным поповским хлебам». На второй день Пасхи внезапно приехал мой отец. Он прибыл в наше питерское общежитие сразу после моего отъезда и вместе с одним из моих однокурсников, вызвавшемся его сопровождать, отправился вдогонку. Пробыли они у о. Авксентия два дня, о чём-то говорили, и в конце концов объявили нам, что договорились о свадьбе через год. Мы молча переглянулись, но не сказали о назначенной сельсоветом дате регистрации. С тем мой отец и уехал, успокоенный.
Мой свёкр о. Авксентий (в центре). Справа мой муж о. Лука, 1981 г.
И вот — 10-е. Я еле дождалась утра. Но — входит отец Авксентий и объявляет, что мы немедленно едем на целый день в отдалённую деревню. Всё пропало! Мир рушится! А ведь мы уже съездили к благочинному и договорились о венчании на 16-е апреля! Но в семье священника спорить с отцом не принято. И весь этот солнечный день мы мотаемся по похоронам и кладбищам. А на следующий день — снова служба. И только после обеда, когда родители легли отдохнуть, мы мчимся в сельсовет. Там Лука объясняет ситуацию по-украински (в этой деревне на границе с Молдавией никто не говорит по-русски) и спрашивает, когда же теперь можно будет расписаться. «Чэрэз годыну», — слышу я ответ и, бледнея, опускаюсь на стул. Через год?! Работница сельсовета смотрит на меня и понимает моё смятение по-своему. «Ну, як що нэ успиетэ чэрэз годыну, то можно чэрэз дви годыны». А Луку разбирает смех. Оказывается, «годына» по-украински — это «час». Один час дают нам на сборы! А сборов-то всего — разбудить родителей и ошарашить их новостью. Отец Авксентий встречает известие стойко. Велит матушке собрать корзину снеди, берёт бутылку коньяка, и мы, провожаемые любопытными взглядами, шествуем с этой корзиной в сельский совет. Дружек у нас нет, поэтому засвидетельствовать наши подписи приходится самим сотрудникам администрации. Нам вручают свидетельство о браке, коряво выписанное шариковой ручкой по-украински (ох и намучились мы за жизнь с этим свидетельством: везде требовали перевод на русский, а и знатокам украинского нелегко было разобрать витиеватую надпись с незнакомыми географическими названиями и редким отчеством моего мужа). И тут же, убрав со стола бумаги, конторские работники выпивают коньяк, заедая его куличами с домашней колбасой. Всё. Впереди — венчание.