Часто переношусь я памятью в тот сентябрьский день 1980-го года, когда мы впервые вошли в его кабинет. Едва мы представились и начали говорить, владыка, улыбнувшись, прервал: «Так вот вы какие!.. Знаю, всё знаю. Ваши родные, предвидя ваш приезд сюда, были у меня и просили вам отказать. Но я привык поступать в противоположность тому, о чём меня просят! Вы, — обратился он к Луке, — будете пока моим иподиаконом. Где вы остановились?» «У отца Валерия». Владыка достал из ящика стола ключи: «Вот секретарь вам расскажет, куда идти. Да, ещё… У вас есть деньги?» Этот вопрос привёл нас в замешательство. Да, силён сатана! Хотя нас уже предупреждали, что владыка не принимает от подчинённых ни денег, ни подарков, — всё же в это мгновенье показалось, что мы должны заплатить… ну, скажем, за квартиру, в которой он определял нам жить. Денег у нас не было, питались мы у моих духовников. «Я скоро вернусь в Ленинград и получу летнюю стипендию», — пролепетала я. Владыка взял со стола конверт (во время нашего разговора ему принесли зарплату, за которую он расписался в ведомости), пересчитал деньги. «Сто шесть рублей. Пятьдесят уже отдал на краску для собора. Ну, пока вам хватит», — и протянул деньги.
На улице Горького, вдали от туристических троп, находится главный архитектурный шедевр города — Сергиево-Казанский (в советские годы — кафедральный) собор. В те годы оба его храма были всегда полны молящимся людом. Стараниями курских архипастырей были сохранены и колокола, и их нежная хрустальная мелодия в праздничные дни плыла над старинным городом. Курск раскинулся на большом холме, напоминающем огромный курган; центральная улица — на вершине этого кургана, и тут же, по радиусам от неё, город скатывается вниз. Сергиево-Казанский собор — всего в квартале от центральной улицы, но недоступен взгляду из-за пологого спуска. Зато он прекрасно виден из той части города, что раскинулась ниже. При подъезде к Курску со стороны Москвы его островерхие купола первыми открываются нетерпеливому взору. Сколько раз я вот так дежурила у окошка скорого поезда, возвращаясь из Петербурга домой на краткие каникулы! И хотя уже более 30-ти лет живу в Белгородской области и в Белгороде бываю значительно чаще, чем в родном городе, — никак не могу привыкнуть к своей новой «столице», где всё так и остаётся чужим. И горячо, по-детски спорю с коренными белгородцами о преимуществе Курска перед Белгородом. Архитектурно Курск, в котором сохранилось множество дореволюционных зданий, не похож на современные города-близнецы. Хотя в плане бытовом уступает Белгороду по условиям существования жителей.
Совсем недалеко от Сергиево-Казанского собора, на той же улице Горького, располагался архиерейский дом: старый, деревянный, прилепившийся на склоне обрыва, как ласточкино гнездо, он был совершенно неотличим внешне от соседствующих с ним домов обывателей. А ещё чуть поодаль — такой же старый, чёрного дерева, двухэтажный дом, жильцы которого менялись очень часто. Здесь жили поочерёдно архиерейские иподиаконы, водители, ставленники, рабочие-реставраторы — словом, все церковные работники, у кого не было в городе своего жилья. Одну из комнат этого дома заняли мы.
Владыка Хризостом по долгу службы (он был заместителем председателя ОВЦС) часто уезжал в Москву, и поэтому наше пребывание в архиерейском общежитии растянулось почти на два месяца. Дважды в день — к утренней и вечерней службе — отправлялись мы в собор. Лука проходил практику в алтаре, я пела на клиросе. Владыка возвращался из Москвы без предупреждения, часто — прямо на службу, и горе тому, кто опаздывал или вовсе устраивал себе выходной! Служба была для владыки Хризостома превыше всего. Особенно часто доставалось настоятелю храма протоиерею Никодиму, который по должности нёс ответственность за всё происходившее в храме. По вполне естественным причинам, о. Никодим боялся владыку (который, как я уже говорила, был вспыльчив и под горячую руку мог наказать жёстко — вплоть до того, что высылал провинившегося священника во время службы на солею и велел стоять на коленях или отбивать земные поклоны). Когда в епархию пришёл указ патриарха о переводе владыки Хризостома на Иркутскую кафедру, он вошёл в алтарь и обратился к настоятелю: «Отец Никодим! Бог услышал ваши молитвы: меня переводят». После «иркутской ссылки» он получил сан митрополита и Виленско-Литовскую кафедру, и сегодня — уже на покое. А протоиерей Никодим, который в годы нашей молодости уже блистал сединой, всё так же служит в должности настоятеля одного из курских храмов, и даже внешне — нисколько не переменился, только прибавилось наградных крестов на груди (у него их целых три!).