Да, это был Рыжий, наш Рыжий — совершенно такой, каким принёс его Ника в дом два года назад. Худой, больной, беспрерывно кашляющий и чихающий, но ничуть не удивившийся, оказавшись в доме. Благодарно поплясав перед нами на застывших лапках, он развернулся и деловито отправился на своё место — на Никину кровать, приглашая за собой ошеломлённого хозяина. И там, подобравшись к Никиному уху, Рыжий промурлыкал: «Ты же ждал меня, ты молился Богу — и я вернулся».
Небесный гость
В старом храме делали ремонт. Вообще-то нужен был не ремонт, а большая, настоящая реставрация. Но деньги, деньги… Уж сколько лет назад приехал правящий архиерей, глянул на осыпающуюся штукатурку, задрапированную старинными рушниками, и дал прихожанам наказ: «Ищите спонсоров!» Кто-то даже усмехнулся: «Где ж их искать? Чай, не грибы…» Из прочих сёл района — то мэр областного центра родом, то директор рынка, а то и руководитель холдинга. А в нашем — ни одной знаменитой фамилии. Пару мелких фермеров, тройка магазинчиков — вот и всё сельское богатство. Однажды нашёлся благодетель — русский американец, дед которого уехал из России при раскулачивании и всё мечтал вернуться на родину, да так и не успел, вот теперь внук решил возродить дело деда. А заодно и помочь нескольким храмам.
Начало было хорошим: наняли специалистов, обследовали фундамент, сделали план реставрационных работ. Но тут американца забрали в Москву, на повышение. А храм так и остался стоять в неубранных строительных лесах, с табличкой на фасаде: «Охраняется государством».
Время между тем неуклонно приближает старый храм к двухсотлетнему юбилею, и стойкие прихожане каждый год своими силами «наводят марафет»: подмазывают, подкрашивают, моют, чистят, убирают и на скудные, собранные всем миром средства нанимают на недельку бригаду рабочих — красить стены и крышу. Раньше и с этим справлялись сами, но с тех пор как одна прихожанка упала с лестницы — благо невысокой, — батюшка никого не пускает на высоту.
При русском американце успели заменить дубовые двери и тяжёлые деревянные полукруглые окна на современный металл и пластик. Подогнали подъёмный кран из хозяйства благотворителя, поднялись на купол и вставили шесть новеньких окон. Образовавшиеся щели залили монтажной пеной и так же быстро уехали. Конечно, надо бы навести порядок — аккуратно заштукатурить, покрасить. Внизу так и сделали. А наверху… Это же снова надо кран, а его во всём районе не сыскать. Опять же — деньги… В общем, не дует, не течёт, и слава Богу.
Только в наступившую осень во время служб стали доноситься сверху непонятные звуки: то ли мыши скребутся (в куполе?!), то ли дятел стучит. А однажды утром открыли храм, а в нём кружится воробей. Пробил себе сквозь монтажную пену дорогу в тепло. Так и остался на зиму. Чужих не пускает! Пытались другие воробьи сунуться — такой шум поднял, что еле обратно выскочили.
К воробью прихожане скоро привыкли. Тем более что он особо не мешал. Иногда, правда, летел сверху мелкий мусор и пух, но это мелочи.
В тот день храм был переполнен. Долгожданная Радоница — первая после долгих дней Великого поста и Пасхальной недели полная панихида. Ждут этого дня и живые, и усопшие. После литургии началось поминовение. К обычным прошениям о упокоении усопших сродников наших батюшка добавил и молитву о тех, «о коих некому помолиться за оскудением родства их». И тут в хор певчих ворвался громкий голос подкупольного жильца. Мы не привыкли называть воробьиное чириканье пением. Поют соловьи, канарейки, а — воробей? Но он именно пел! Он призывал громким переливчатым криком к горячей молитве — молитве за тех, у кого не осталось помнящих их родственников и друзей. Головы людей поднялись вверх. А серый комочек, взмахивая крыльями под крылами застывших в куполе Архангелов, кричал, требовал, пел: молитесь, люди! Помните! Пойте! Смолк он, только когда отзвучал последний вздох «Вечной памяти», и вслед за народом выпорхнул на волю, на кладбище, которое предстояло обойти крестным ходом с пасхальными и поминальными песнопениями.
С этого времени воробей стал непременным участником церковных служб. Поёт он и на праздничной литургии, и на будничной вечерне, когда в храме, кроме батюшки и пары певчих, нет никого.
Кто-то ворчит: отвлекает от службы, мусорит… А я с грустью думаю о дне, когда ремонт в храме возобновится и крошечная лазейка в куполе, впускающая к нам небесного гостя, закроется навсегда.