Суахим постоял с минуту, вглядываясь в скалы - терпение, Страж, терпение! - и лишь после того забрал у онемевшего Мартиса сверток с урной и отдал матросу, спешащему к носовой пушке. На море опускалась ночь; в темнеющем небе зажигались первые звезды.
- Ломкий, небось, камень... Только на поглядеть и годен, - ворчливо сказал Мартис, рассматривая Врата - будто сам, еще минуту назад, не любовался ими в немом восхищении.
- Редкий пловец доплывет до этих скал, - думая о своем, заметил Суахим, и с удивлением заметил, как в глазах Мартиса мелькнул азартный огонек. Головостик, вопреки прозвищу, вряд ли хорошо умел держаться на воде, и Врата были ему совершенно без надобности - но, по-видимому, всякий вызов казался ему привлекательным.
Команда сворачивала паруса и заряжала пушки: всякий знал, что делать, хотя Суахим даже не притронулся к тяжелой звезде змеиного хрусталя, висевшей на груди. Хорошая команда, отличная команда - лучшая из всех, что ему доводилось собирать... И корабль - немного потрепанный долгой службой, но лучший из всех, что он выводил в море.
"Трепет" лег в дрейф. По обоим бортам матросы подняли сигнальные флажки.
"Наконец-то!" - Суахим подхватил трость и пошел на нос.
- А Оглобля... то есть, этот полуживой... он после этого исчезнет? - канючил тащившийся рядом Мартис. "Оглобля" шел на шаг позади, ничуть не замечая качки.
- Увидишь. Приоткрой рот и ухватись за что-нибудь.
От орудия с поклоном отступил широкоплечий канонир. Суахим невольно усмехнулся. Поклон вышел не слишком-то почтительным: при жизни малый подвизался в команде удачливых головорезов и однажды отправил на дно шлюп самого Обнимающего Ветер. Прежде Суахим иногда задавался вопросом - не этот ли малый пустил ядро, искалечившее ему ногу. Но ответа немертвый не знал. Да и не имело это значения...
Суахим вскинул трость, пробуждая к жизни наложенные часом раньше чары. Огонь никогда не было его сильной стороной - но чародей его ранга слабых сторон позволить себе не мог. На лакированном дереве заплясало зеленоватое пламя.
- Правый борт - огонь!
- Левый борт - огонь!
- На исходную!
"Трепет" сотрясался от отдачи.
- Это называется фейерверк, - крикнул Суахим на ухо оглушенному Мартису.
Грохочущее небо цвело огненными цветами - золотыми, синими, серебряными.
- В добрый путь, Говорящая с Камнем! - Суахим, сплетя вокруг пушки щит из воздуха, загнал пылающую трость в запальное отверстие.
- Правый борт - огонь!
- Левый борт - огонь!
Грохнула носовая пушка; щит, погасив отдачу, рассеялся. В пылающем небе исчезли пепел и осколки - а "Оглобля", сбросив на палубу полуистлевший плащ, с легкостью акробата пробежал по бушприту и, раскинув руки, спрыгну в море. Светлая спина мелькала среди волн в разноцветных всполохах - все реже и все дальше от корабля.
- На исходную!
Три залпа. Алга Мараин, "Говорящая-с-Камнем", занимала третье кресло в Малом Кругу.
Суахим украдкой оглянулся на Мартиса. Тот стоял, едва дыша, вцепившись обеими руками в удерживающие спасательный круг канаты. Головастику явно было нехорошо - но он всеми силами старался не испортить церемонию, и, кажется, проникся ею даже больше, чем стоило ожидать.
- Левый борт - огонь!
- Правый борт - огонь!
Грохот стихал, искры в небе гасли, оставляя после себя едкую пороховую гарь - но и ту ветер сносил к гавани.
- Вот и все, - Суахим подошел к Мартису и положил руку на плечо. - Все закончилось.
- Скажите, мастер... - одними губами прошептал Мартис. Вряд ли он осознавал, что его круглые мальчишеские глаза сейчас влажны от слез. - Почему... так вышло? Это был ее долг... перед Кругом?
- У нас есть только один долг, сынок, - вкрадчиво сказал Суахим, поймав его взгляд. - Только один. - Ступая бесшумно и осторожно, Суахим увлек Мартиса за собой к загодя подготовленной шлюпке. - Долг перед нашей силой, перед людьми... перед самой жизнью. Тот, о котором мы чаще всего забываем.
- Какой, мастер? Долг...
Глаза Мартиса Брана закрывались, но он все еще сопротивлялся гипнозу, неумело, но упорно.
- Долг бороться до конца, - Суахим бережно опустил обмякшее тело в шлюпку на сложенный старый парус. - Отдыхай, головастик. Пусть тебе снится теплое спокойное море.
Мартис задышал глубоко и ровно. Суахим Тарнак выпрямился, размял плечи - все же, весу в мальчишке было немало - и уверенной походкой направился к борту. Обгорелые обломки трости валялись где-то на палубе, и не было больше нужды притворяться хромым, как прежде. Впрочем, ее давно уже не было - так, привычка...
Суахим остановился у перил, в десяти шагах от брошенного на воду каната. И принялся ждать, вглядываясь в темные волны.
"Терпение, Страж, терпение..." - от подвижной черноты воды резало глаза. Шли минуты. Очень долгие минуты. На скалах затихли потревоженные чайки. - "Пожалуйста, Алга... Или ты решила иначе?"
Сперва мелькнувшая вдалеке белая точка показалась ему пенным буруном. Но она приближалась, все быстрее, все ближе - чтобы, наконец, взяться за канат.
- Твои шутки стали жестоки, Говорящая-с-Камнем, - выдохнул Суахим. Подать чародейке руку он не решился. - Я уже начал думать, что ты не вернешься... И весь этот спектакль. Что, если бы новости добрались до меня раньше? Если бы я сразу тебя не узнал?! Эй, полегче! - он не успел отскочить, когда Алга Мараин, взобравшись на палубу, обрушила на него водопад брызг.
- Это тебе за теплый прием, Суахим! Подумать только - велеть мне мыть полы! Не узнать ты меня не мог - ты же не головастик...
- Так уж и не мог. Круг ведь тебе удалось ввести в заблуждение? - Суахим тяжело оперся на перила, почувствовав себя вдруг бесконечно усталым. По иссохшей коже под маской текла вода. Пожалуй, принуждать Алгу надраивать его дом в самом деле было чересчур... Чересчур подлой шуткой. С наивным расчетом - кто сказал, что годы избавляют от наивности? - на то, что вспыльчивая чародейка немедленно сбросит чужую личину, и ему не придется ждать еще три наполненных тревогой дня. Он уверен был в своей догадке, но все равно боялся ошибиться, так как не имел больше достаточного доверия к собственным ощущениям - как знать, не исказила ли их уже болезнь? Долго - в тысячи раз дольше, чем жалкие три дня - он ждал этого свидания, но когда встреча стала возможна и близка, понял, что страшится ее не многим меньше, чем того, что она никогда не состоится. Ему невыносимо было от мысли о том, что Алга видит все, что с ним сталось, видит его насквозь, он стыдился своей слабости и - еще больше - своих неумелых попыток ее скрыть.
- Круг я обвела вокруг пальца. И всех остальных. Но не тебя, Суахим. - Алга пристально разглядывала его.
Алге-"Говорящей-с-Камнем", как и ему, давно минул век, но по человеческой мерке ей можно было дать и двадцать лет, и тридцать, и сорок, и нельзя было называть ни худой, ни полной, ни высокой, ни низкой: переменчивая, как море, крепкая, как камень. Глиняная корка, удерживавшая иллюзию полуживого, исчезла в море; лохмотья, маскировавшие облик, сплелись с тиной и превратились в свободное сер-зеленое платье. От облика "Оглобли" - не мог головастик выдумать прозвище поумнее?! - не осталось и следа. В сумерках невозможно оказалось разглядеть, действительно ли длинные темные пряди, разметавшиеся по открытой спине, тронула седина - или то были лишь запутавшиеся волосах стебли морского остролиста...