— Да, это цвета дома Фарадов. Киара — город Халена, горожане не забывают об этом и гордятся своим повелителем.
— Что значит — город Халена?
Ханияр на секунду задержался с ответом, подбирая понятные слова.
— Он его правитель. Город — его собственность.
«Наверное, в нашем средневековье было что-то подобное», — подумала Евгения, но не стала уточнять. Чем больше проходило времени, чем дальше она отъезжала от замка, тем меньше интересовала ее Киара и тем сильней билось сердце. Она еще раз выглянула в окно. Было сыро и туманно, как в тот первый день, когда она пришла сюда, и холоднее с тех пор не стало. «Пожалуйста, умоляю, пожалуйста!» — твердила она про себя. Ханияр не сводил с нее тяжелого взгляда. Наверное, он понимает, что она чувствует сейчас, на что надеется. Но ей было все равно. Она должна попытаться открыть эту дверь с другой стороны!
Свернули в лес, колеса начали увязать в грязи. Евгения откинулась на сиденье, закрыла глаза. В полумраке, скрипе и тряске тянулись минуты. Вот карета остановилась, и слуга распахнул дверь. Ханияр вышел, протянул руку гостье.
— Госпожа, ваша обувь, — сказала Эвра.
Не обращая внимания на грязь, Евгения быстро пошла за священником по тропинке. Она ничего не узнавала вокруг из того, что видела в тот свой первый день здесь. Но вот среди деревьев, еще не полностью потерявших листья, забрезжил просвет, и она еще ускорила шаг. Посреди зеленой, как летом, поляны лежал тот самый камень. Ханияр в своих низких сапожках спокойно соступил с тропы в колючий кустарник, уступая Жене дорогу. Она пошла вперед, хотя уже понимала: все зря. Горячая надежда сменилась растерянностью и унынием.
Когда до камня оставалось шагов десять, Евгения закрыла глаза и пошла вслепую, все еще надеясь вернуть ни с чем не сравнимое ощущение пустоты, охватившее ее в последние секунды прошлой жизни. Ее рука коснулась холодной поверхности Вечного камня. Она простояла рядом с ним с закрытыми глазами не меньше минуты, и еще две минуты ей понадобилось, чтобы убрать с лица разочарование и убедить себя, что это — еще не конец света.
Ханияр и Эвра молча пропустили ее вперед и не сказали ни слова, пока все трое не оказались в экипаже. Карета тронулась в обратный путь. Первосвященник вытянул шею, разглядывая что-то в верхушках деревьев. Евгения тоже подняла голову: прямо над деревьями пролетал клин гусей.
— Задержались что-то, — сказал Ханияр. — Остальные души уже заждались их в океане.
— Что? — рассеянно переспросила она. — Кто заждался?
— Лебеди, журавли, соловьи, ласточки — это все океанические птицы, в которых живут души умерших. Они проводят лето на наших озерах и в лесах, а на зиму возвращаются в подводное царство теней.
Евгения долго молча смотрела на него. Несмотря на глубочайшее разочарование и печаль, этот рассказ произвел на нее сильное впечатление.
— Расскажите еще! — попросила она. — Вы говорите, птицы — это человеческие души?
— Не все, а лишь те, которые покидают на зиму нашу землю. Там, в океане, в нескольких сотнях тсанов от берега, лежит подводное царство мертвых, — неторопливо, используя самые простые слова, говорил Ханияр. — После смерти душа человека отправляется туда и живет там до весны, как при жизни, а весной в облике птицы возвращается к нам.
— В моем мире тоже много птиц, улетающих на зиму. Мы их называем не океаническими, а перелетными. Они проводят лето ближе к полюсам, а когда приходит зима, улетают в другие земли, к экватору, где тепло.
— Ваш народ не знает про души? Наверное, глупые люди и убивают их?
— Да, — пришлось признать ей. — А у вас этих птиц нельзя стрелять?
— Это запрещено во всех цивизованных странах: в Ианте, Матакрусе, Шедизе и на островах Мата-Хорус.
— А других птиц можно?
— Споры об этом идут веками. Но нельзя же предположить, чтобы душа человеческая вселилась, к примеру, в тело домашнего гуся или утки. Есть и древнее поверье, будто души правителей обращаются после смерти благородными птицами — орлами, соколами… Поэтому сыновьям царских домов дают имена этих гордых хищников, чтобы после смерти им было легче найти путь. Хален — на древнеиантийском значит ястреб.
Было что-то изящное и чистое в этой наивной вере. Евгения была восхищена, но вернулась к тому, что сильнее волновало ее сейчас.
— Вы убеждены, что птицы осенью отправляются в океан? Вернее даже — под океан? Вы говорите об этом сейчас как служитель религии или как ученый человек?
— Религия не позволяет мне иметь два мнения. Я верю в то, что сказал вам.