Чем дольше Евгения оставалась за столом, тем сильнее ей хотелось в свою спальню, но она продолжала слушать и говорить. Алекос все-таки заметил, что ей нехорошо, и позволил уйти. Мечтая о теплой мягкой постели, она дошла до дома и ступила уже на лестницу, когда ее вдруг совсем замутило. Вышедший поздороваться кондитер подхватил ее на руки. Лела кинулась за царским врачом Хойресом, а Глар поспешил предупредить царя.
Алекос поднялся на третий этаж, без спешки вошел в гостиную, где собрались все девушки Евгении, кроме Лелы, которая была в спальне с госпожой. «Нельзя, нельзя, у нее врач!» — наперебой заговорили они. Он нехотя отошел от двери, встал у окна, заложив руки за спину. Одна из служанок заглянула в спальню сказать о нем Хойресу. Молодой врач вышел через несколько минут, велел всем удалиться. Служанки посмотрели на него с большим неодобрением. Алекосу пришлось повторить приказ, только тогда они по одной неохотно ушли.
Доктор выглядел смущенным, а в его голосе зазвучали даже какие-то, как показалось Алекосу, наставнические нотки.
— Госпожа ненадолго потеряла сознание от слабости. В последнее время она не очень хорошо себя чувствует.
— Она не писала мне об этом…
— И это понятно. В ее положении опасно волноваться и волновать других.
Алекос не сразу понял, а поняв, изумился и вопросительно посмотрел на Хойреса. Тот кивнул.
— Срок чуть больше трех месяцев, — сказал он. — Состояние ее неважное, как мне кажется, в первую очередь потому, что она очень переживает… из-за вас.
Алекос долго смотрел в окно на стекающие по стеклу капли дождя.
— Но как же так, Хойрес? Это ведь невозможно ни для меня, ни для нее.
— Но оказалось возможно для вас двоих.
Ему вспомнилось все, что он говорил когда-то Евгении по этому поводу. К его удивлению, досада была не так велика, как он ожидал. Снял драгоценный перстень с руки, вложил в руку Хойреса.
— Не говори пока никому. Хотя ее женщины наверняка все поняли. Но все равно не говори.
Его встретили лихорадочно блестящие глаза. Бледность Евгении прошла, сменившись ярким румянцем. Поправив одеяло, Лела вышла. Он присел на край кровати, погладил маленькую горячую руку. Она не сводила с него тревожного взгляда.
— Ты мне веришь?
— О чем ты говоришь? — сказал он, наклоняясь к ней с поцелуем. — Почему ты не сказала мне сразу?
— Я никому не сказала. Даже Лела узнала только сейчас. Я так долго не верила, не могла поверить… И так боялась потом… Всего боялась, даже того, что мне это только показалось… Ты мне веришь? — спросила она еще раз.
— Ну что ты? О чем ты спрашиваешь? О чем ты думаешь? Ведь это — еще одно доказательство твоей верности, разве не так?
Она с облегчением откинулась на подушки. Тут же приподнялась снова:
— И что теперь?
Алекос засмеялся.
— А как ты думаешь?
— Не смейся! Я помню, как ты говорил, что наследник тебе не нужен.
— Да, похоже, боги опять подставили мне подножку.
Они смотрели друг на друга, и глаза их говорили больше, чем любые слова. Но Евгения все же продолжила:
— Все в твоих руках, как всегда.
— Ты с ума сошла, — сказал он, коснулся поцелуем сухих горячих губ. Поднялся. — Подожди минуту.
Ушел к себе, вернулся с хрустальной чашей, в которой лежали серебряные кольца.
— Не так я планировал это сделать. Но, может быть, так как сейчас даже лучше.
Снова сел у кровати, протянул ей чашу.
— Ты выйдешь за меня замуж, Евгения?
Она засмеялась и заплакала, кивнула.
— Я выйду за тебя замуж, Алекос!
Через несколько минут она сказала:
— Все-таки бестолково получается. Спешить со свадьбой нам нехорошо. Но даже если поспешить, все равно будет невеста с животом. Не по-царски.
— Олуди не ходят старыми путями, — ответил он. — Как мы сделаем, так и будет правильно. Не беспокойся ни о чем. Сшей себе самое красивое платье без пояса и закажи самые роскошные драгоценности.