– Хотите кофе? – предложила Карен.
Марина повернулась к шефу и обнаружила, что он стоит прямо за спиной у нее. Мистер Фокс был не выше, чем она, и даже шутил по этому поводу, когда они оставались наедине.
– Нет, спасибо.
День был пасмурный, но свет, отражавшийся от свежего снега, окрасил серебром обеденный стол. В широком окне виднелся детский гимнастический комплекс. Он был установлен на заднем дворе, и на его крыше уже лежал толстый слой снега. Пиклес прижался боком к ногам Марины и бодал лбом ее ладонь. Она ласково потрепала его висячие замшевые уши.
– Сейчас я запру его, – сказала Карен. – Иначе он всем надоест.
Пиклес смотрел на всех с обожанием и был близок к экстазу.
– Нет-нет, не нужно, я люблю собак, – поспешно возразила Марина, подумав, что пес поможет смягчить потрясение хозяйки, когда они сообщат ей о смерти ее мужа.
В первые минуты он заменит Карен священника, мать, сестру, утешит несчастную женщину, когда до ее сознания дойдет весь ужас утраты.
Он даже частично заменит Андерса.
Марина снова оглянулась на мистера Фокса. Каждая секунда, которую они проводили в этом доме, не сообщая Карен о случившемся, была пропитана ложью. Но шеф разглядывал фотографии, висевшие на холодильнике. Там были трое мальчишек – оба младших светловолосые, старший чуть темнее. Андерс обнимал жену – на том снимке они были совсем юными, почти детьми. Были там и птицы – стая луговых тетеревов посреди поля, восточная синешейка, такая яркая, что, казалось, тут не обошлось без фотошопа с его спецэффектами. У Андерса осталось несметное множество снимков птиц…
Карен сняла шапочку и откинула назад свои прямые светлые волосы. Румянец, запылавший на ее щеках после краткого контакта с холодом, уже исчез.
– У вас плохие новости, да? – спросила она, теребя кольца на безымянном пальце – обручальное, скромное, с маленьким бриллиантиком, и платиновое. – Я рада вас видеть, но догадываюсь, что вы пришли к нам не просто так.
На долю секунды Марина испытала слабое облегчение.
Конечно, Карен обо всем догадывается. Ее душа уже все знает, хотя уши еще ничего не услышали. Марине ужасно захотелось обнять Карен, выразив свое сострадание этим жестом, а не словами. Слова застряли в горле…
– Новости нехорошие, верно, – подтвердила она и услышала, как дрогнул ее голос.
Теперь пора бы заговорить мистеру Фоксу – рассказать обо всем по порядку, что-то объяснить, ведь Марина и сама не все понимала. Но мистер Фокс все еще рассматривал снимки – повернулся спиной к женщинам, заложил назад руки, вытянул шею и созерцал фотографию темноклювой гагары.
Карен подняла брови и слегка покачала головой.
– Все письма Андерса были безумными, – сказала она. – И приходили они хаотически: то по два письма в день, потом целую неделю я не получала ни одного. Одно пришло пару дней назад, оно без даты, но, скорее всего, написано недавно. Мне показалось, что Андерс сошел с ума. В последнее время он писал реже. Вероятно, не хотел мне сообщать, что вынужден задержаться там еще.
– Карен, слушай…
Пиклес наклонил голову, словно «слушай» была команда.
Он сел.
– Эта работа не для Андерса, – заявила Карен и, глядя на Марину, показала пальцем на спину мистера Фокса. – Ему не нравятся джунгли. Вернее, птицы ему очень нравятся, а вот все остальное доводит его до бешенства – листва, лианы, воздушные корни и все прочее. В одном из писем он жалуется, что в его снах они душат его. Андерс вырос в Крукстоне, а там даже деревьев почти нет. Ты бывала в Крукстоне? Там только прерия и больше ничего. Он всегда утверждал, что деревья действуют ему на нервы. Шутил, конечно, но тем не менее это так. Он не годится для таких миссий. Там требуется посредник, человек, умеющий улаживать конфликты, уговаривать. Я не понимаю, почему послали именно его. Андерс ладит со всеми, это верно. Но если у компании «Фогель» упали акции, то это ее проблемы. Что тут может сделать Андерс? Ровным счетом ничего, и не нужно держать его в Бразилии.
Марина догадалась, что Карен обдумывала свой монолог по утрам и вечерам, когда чистила зубы, не подозревая, что у нее появится возможность произнести его перед самим президентом компании.
– Он никогда не скажет вам об этом, мистер Фокс. Но если даже ему не удастся убедить эту ненормальную тетку вернуться, пускай возвращается сам. Ведь у нас трое мальчишек. Неужели они закончат учебный год без отца?
Тут Марине стало совсем плохо, у нее подогнулись колени, и она схватилась за спинку стула, стоявшего возле кухонного островка.
Конечно, теперь пора бы и шефу включиться в разговор. Почему он до сих пор не отдал Карен письмо?
Марина с новой волной отчаяния вспомнила, что злосчастное письмо лежит у нее в кармане. Она подвинула стул ближе.
– Присядь, Карен.
Теперь ей было не до собственных ощущений. Ее ужаснула жестокость того, о чем ей предстояло сообщить. С каким бы тактом, с какой бы деликатностью она ни сделала это, все равно – такой удар сокрушит Карен Экман.
– Андерс? – прошептала Карен и повторила имя мужа еще раз, громче, как будто он находился в соседней комнате. Она одновременно верила услышанному и отвергала его. Ее наполнил весь холод, пронесшийся над Миннесотой. У нее задрожали губы, а пальцы судорожно вцепились в хрупкие плечи. Она потребовала показать ей письмо, потом отказалась взять его в руки – такое тонкое, голубенькое, несерьезное. Наконец попросила Марину прочесть его вслух.
Отказаться Марина не могла, и, как бы она ни старалась смягчить послание, чтобы оно прозвучало более-менее человечно, ей это плохо удавалось.
«Учитывая наше местонахождение, этот дождь, – нерешительно прочла она, пропустив пассаж о беспросветной бюрократии властей (как местных, так и наших), – мы решили похоронить его здесь».
Она не смогла заставить себя прочесть вслух, что похороны – тоже проблема, и пожалела, что не стала читать начало письма, несмотря на его банальность. Без него все остальное не тянуло на письмо, скорее напоминало скупую телеграмму.
– Она похоронила его там? – ахнула Карен. Меха ее легких расширились впустую. На кухне не хватало воздуха. – Боже, о чем ты говоришь? Он лежит в земле?!
– Скажи, кого мне позвать к тебе? Сейчас кто-то должен быть рядом с тобой. – Марина попыталась взять руки Карен в свои, но потрясенная вдова вырвала их:
– Увезите его оттуда! Вы не имеете права оставлять его там! Это недопустимо!
В такие моменты люди обещают все, что угодно, но Марина, как ни пыталась, не сумела вымолвить ни слова утешения.
– Я не смогу его вывезти, – сказала она, и это было жуткое признание.
Она отчетливо представила себе грязь под ногами, листья, могилу, в которую оползает намокшая земля. Через считаные дни на ней уже появляются свежие ростки, а через месяц могилу уже и не разглядишь под ковром буйной растительности. Марина физически ощутила панику, страх перед удушьем, который испытывал Андерс при виде лиан…
– Я не знаю, как это сделать, – честно призналась она. – Карен, послушай, скажи, кому я должна позвонить. Сейчас необходимо, чтобы рядом с тобой кто-то был.
Но Карен не понимала ее вопроса, либо не слышала его, либо не желала пойти навстречу Марине, упростить ситуацию.
Они остались вдвоем.
Мистер Фокс сбежал при виде отчаяния жены Андерса Экмана.
Бедная женщина сползла со стула на пол и рыдала, обняв ретривера, а верный пес дрожал от страха и лизал ее руку. Вскоре собачий бок стал мокрым от ее слез.
Какими наивными идиотами они были – с их уверенностью, что они знают, что делают!
Когда-то Марина была ординатором в госпитале, и ей приходилось извещать родственников о смерти больного. Случалось это редко, лишь когда лечащий врач был либо занят, либо представлял собой слишком важную персону. И как бы горько ни рыдали дочери, отцы, братья и жены, как бы ни цеплялись за нее, она всегда без труда выпутывалась из ситуации. Достаточно ей было поднять голову, и тут же появлялась сиделка, лучше знавшая, какие слова сказать осиротевшим людям. У нее под рукой были ламинированные листки с телефонными номерами пасторов, психологов и групп поддержки, которые собирались по средам. Максимум, что от нее требовалось, – выписать рецепт успокоительного.