Кто-то наклоняется к нему...
-- Что ты, Алеша? ...
Он открывает глаза и удивленно смотрит. Вечер. На столе горит лампа. К нему склонилось лицо матери.
-- Это вы, мама? -- говорить он сконфуженно. -- Разве я спал? И так долго?..
-- Да, -- говорит мать: -- ты спал часа два...
Лицо у неё такое доброе и тихое, каким он давно уже не видел его, разве только в раннем детстве. Ему хочется сказать ей о своей радости, но он замечает Лелю и Симу, сидящих на диване против него, обнявшись, и глядящих на него большими печальными глазами... "Как они грустны..." -- думает он, и ему кажется странной и непонятной их печаль теперь, когда он так счастлив и спокоен. Он обнимает голову матери и, приблизив её ухо к своим губам, чуть слышно шепчет:
-- Мама, Леля в... положении... У неё будет мой ребенок. Берегите ее. Ведь, это буду я, мама. Я не умру и долго еще буду с вами, с Лелей, с Симой...
Он держит её голову в своих руках -- и вдруг чувствует на своей шее и открытой груди что-то теплое, мокрое... Он делает нетерпеливое движение всем телом и капризно, с раздражением в голосе, говорит:
-- Отчего вы все, когда я говорю это, плачете? Разве оно так непонятно для вас? Ведь, это же так просто и ясно!..
Но раздражение скоро потухает в нем. Ему приходит в голову мысль, что смерть есть не что иное, как перемена формы, переодеванье своего рода, правда, сопряженное с болью, но не долго длящееся, а за ним -- снова покой, чувство жизни и радость... Эта мысль глубоко успокаивает его. Он улыбается и слабым голосом зовет:
-- Леля, Сима... идите же ко мне...
Они встают с дивана -- обе маленькие, тоненькие, грустно- красивые, каждая по-своему: одна -- белокурая, светлая и в своей печали, другая -- черноволосая и как будто с головой и руками закутанная в прозрачный траурный газ. Обе бледны, медленны в движениях, как птицы с подшибленными крыльями...
Алеше их жаль, но он думает: "Это скоро пройдет...".
Леля садится к нему на кровать и устало приникает головой к его груди. Сима у изголовья опускается на ковер и гладит Алешину руку теплой атласистой ручкой...
-- Мои девочки... -- нежно говорит Алеша. -- Как я вас люблю!.. Только не плачьте. Мама, не надо плакать...
Он просит об этом так трогательно, что у всех трех глаза наполняются слезами. Они глотают их и крепятся, а Алёша, мечтательно улыбаясь, тихо рассказывает им о том, что он думал о своем ребенке и какими видел во сне его и маму-Лелю...
Лампа тихо поет и мягким желтым светом заливает всю комнату. Алеша с удивлением и странным любопытством смотрит по сторонам на стены, лампу, окно, переводит глаза на бледные, грустные и красивые лица Лели и Симы, на лицо матери, в котором он только теперь, после долгого времени раздора и взаимного озлобления, узнает доброе, любящее лицо матери, всегда скрывавшееся от него под маской светской холодности или искаженное раздражением и злостью. И на все это он смотрит так, как будто видит в первый раз или только теперь хорошо рассмотрел и понял -- и оттого все стало ему так близко, мило и дорого...
Алеша умолкает и думает: "Отчего только перед смертью можно все понять и оценить?.. Как хороша была бы жизнь, если бы понимание это приходило раньше и если бы человек уже рождался с ним. А без него часто совершенно бесплодными, незамеченными и неоцененными проходят лучшие минуты жизни, и все ждешь и смотришь вперед поверх жизни и пропускаешь самую жизнь..."
Мысли путаются, расплываются в каком-то неясном тумане... Он закрыл глаза... через минуту открыл их, посмотрел на дремавших около него Лелю, Симу, мать... Веки снова опустились на глаза... Он тихо, глубоко уснул...
VIII.
Ночью, во сне, Алеша вдруг почувствовал приближение чего-то большого, тёмного, страшного. Оно надвигалось на него громадной, бесформенной, тяжелой массой, отчего ему становилось трудно дышать и сердце сжималось от тоски, Вот оно подошло вплотную к нему, навалилось на его грудь, придавило ее так сильно, что у него оборвалось дыхание, и в груди стало больно, словно там засел и медленно поворачивался во все стороны обоюдоострый нож. Он успел только крикнуть:
-- Леля! Леля!..
Как железными клещами, ему сдавило горло, он задыхался и рвал на груди и на шее рубашку, которая, казалось, мешала дышать... В глазах темнело, и в этой черной темноте мелькали огненные искры...
Леля испуганно вскочила с дивана, на котором она прикорнула вместе с Симой, подбежала к нему, -- но он уже не узнавал ее и смотрел на нее дикими, мучительными глазами. Грудь его и все тело потрясались от стеснённого дыхания и клокотания в лёгких, глаза наливались кровью и как будто вылезали из орбит, лицо синело и становилось страшным, а изо рта била окровавленная пена...