Леля быстро схватила его руки и прижалась губами к его губам...
Алеша сразу обессилел. Руки его упали, голова поникла. Он тихо хрустнул пальцами.
-- Если бы ты знала, как мне тяжело!..
Леля села на постель, обняла его и прижалась головой к его груди. Они молчали оба, подавленные, измученные остротой первого приступа горя...
...В комнате и во всем доме -- тихо-тихо, и чувствуется свежий холодок, как будто все ушли и оставили двери настежь открытыми. У окон слышится легкий шорох снежинок, падающих и скользящих по стеклу...
Леля лежит головой на груди Алеши с закрытыми глазами и как будто спит. А у Алеши глаза широко раскрыты и смотрят серьезно и пристально, как-то мимо всего, в какую-то пустоту, где он видит что-то страшное, непонятное. Руки его обнимают и держат Лелю, как будто это страшное собирается напасть на них и отнять ее у него...
Веки у Лели тихо дрожат. Что-то светлое пробегает по её глазам и прячется в уголках губ. Она думает о чем-то хорошем, и лицо её вдруг озаряется счастливой улыбкой. Она открывает глаза и поднимает их на Алешу, продолжая улыбаться. И он видит в прозрачных ободках её зрачков золотые искорки, которые прыгают и смеются. "Слезы о моей болезни потушили их -- подумал Алеша: -- какая же радость зажгла их опять?.."
-- Знаешь, Алеша, -- шёпотом говорит Леля, и становится вся пунцовой и такой нежной и хорошенькой, какой Алеша никогда ее не видел: -- я... у меня... будет ребенок...
Сказав это, она уже не смущалась и не краснела, а была только светла и горда своим счастьем, которое, как яркий солнечный луч, прорезало тёмные тучи горя и отчаянья. Но это продолжалось одно мгновенье. Она как будто спохватилась, и ей стало страшно своего горя и счастья. Она вся как-то поникла, потухла, съёжилась. Руки бессильно и устало лежали на коленях, а глаза смотрели испуганно и наполнялись слезами.
У Алеши же на лице продолжал гореть этот луч. Он откинулся на подушки и, сложив руки на груди, говорил тихо, но возбужденно, и мечтательно улыбался:
-- Как это хорошо, Леля!.. Знаешь, у меня такое чувство, как будто я не болен и не должен скоро умереть, а буду жить и буду всегда с тобой!.. Леля, у тебя будет мой ребенок -- ведь, это значит, что у тебя буду я. Я еще долго буду здесь. Ах, Леля!..
Он замолчал, в изнеможении от избытка наполнившего его чувства умиления, и закрыл глаза. И, как будто засыпая и во сне улыбаясь, продолжал:
-- Это я буду опять -- маленьким, нежным, чистым... и таким слабым и беспомощным... Ты будешь кормить меня... Леля, кормить своей грудью, баюкать, купать, целовать мое тельце... Опять детство, игрушки... сколько маленьких и больших радостей и печалей!.. Леля, ты будешь любить меня... его, моего ребенка?..
Леля молчала. Она душилась слезами и вдруг затряслась и, как будто давясь чем-то, полузадушенным криком ответила только:
-- Алеша!..
И, вскочив, она выбежала из комнаты, прихлопнув за собой дверь...
Алеша удивленно проводил её глазами. Слышно было, как в передней Леля глухо рыдала. Потом послышался голос матери, к удивлению Алеши, тихо и ласково успокаивавшей Лелю. Вот они куда-то уходят. Алеша улыбнулся тому, что мать его стала к Леле так хорошо относиться.
"Леля плачет, что я умираю, -- подумал он. -- А меня уже это не мучит... Как странно! Отчего это? Неужели я уже привык к мысли о смерти?.."
Но этот вопрос недолго занимал его. Он забыл даже и о том, что там, где-то в комнатах, плачет Леля, -- и думает о своем ребенке, о том себе, который скоро начнет новую жизнь сначала.
"Он будет чувствовать себя, как я чувствую себя, и его я, чувствующее себя, будет мое я. Только как же это: вот теперь я многое знаю в жизни, а он ничего не будет знать, и все постепенно будет открываться ему, -- отчего же я не могу перейти в него вместе со всем моим знанием?.. Нет, это было бы смешно и противоестественно: ребенок, только что родившийся -- и с жизнью, двадцати-двух лет!.."
Он тихо засмеялся и продолжал себе рисовать себя в виде маленького ребенка, с нежным розовым тельцем, пухлыми ручками и ножками и светлыми, невинными глазами. Вот он лежит в колыбельке, которая тихо качается, и слышит голос Лели, напевающей простую песенку собственного сочинения:
Баю-баюшки; родной,
Спи, Алеша, я с тобой...
Но маленький Алеша не спит, таращит глаза и высовывает из-под мягкого голубого одеяльца то ручонки с сжатыми кулачками, то маленькие розовые ножки со сморщенными подошвами. Вот Леля наклоняется к нему и целует его глазки, -- он чувствует этот легкий поцелуй нежных губ и запах её волос, в которых он запутывается ручонками. Она осторожно подкладывает под его головку и тельце свои любящие руки, вынимает его из колыбельки и прикладывает его личико к своей мягкой, теплой груди. Он ловить губами розовый сосок, поймал его и жадно сосёт, усиленно сопя носиком. Теплая струйка сладкого молока бежит в рот и булькает в горлышке... А Леля тихонько покачивает его на руках и тоненьким голоском напевает: