Апраксин не говорил ни слова. Здесь уже нельзя было ожидать помощи от войск и всякая попытка к сопротивлению была бы полным безрассудством, так как, согласно приказу государыни, все крестьяне предоставлялись в полное распоряжение Пассека. Они ехали так с быстротой ветра, меняя на каждой станции всех шестерых лошадей, вплоть до вечера следующего дня. С наступлением ночи этого дня они добрались до местечка Тригорского; перед самыми воротами его им навстречу выехал императорский адъютант с двадцатью верховыми гренадерами. Он приказал карете остановиться и сообщил Пассеку приказ императрицы оставить фельдмаршала пленным в Тригорском, прибавив при этом, что тот должен дожидаться там военного суда, который соберётся для разбора его дела.
Апраксин выслушал этот приказ с почти тупым равнодушием; дорожная усталость и напряжённость нервов исчерпали его силы; его фигура казалась слабой и надломленной, лицо было распухшее и багровое, глаза налились кровью.
Пассек провёл своего пленника в приготовленное ему помещение.
— Видите, ваше высокопревосходительство, — сказал он, когда фельдмаршал, совершенно уничтоженный, упал на стул, между тем как адъютант распределял по всему дому своих гренадеров, — я уже не буду иметь чести оставаться с вами. Я исполнил свой солдатский долг; мне остаётся лишь желать, чтобы у государыни не явилось повода в чём-либо упрекнуть вас.
Фельдмаршал с печальным взглядом протянул ему руку.
— Но всё-таки, — продолжал Пассек, — я имею точный приказ передать самой государыне все бумаги, которые найду у вас. Вы сунули их в свой карман; если вы доверите их мне теперь, то я поручусь вам, по крайней мере, за то, что они попадут в собственные руки государыни — без посредников, так как я передам их только самой императрице.
— Спасибо, большое спасибо вам! — произнёс Апраксин. — Это — последняя услуга, которую вы можете оказать мне; я верю искренности ваших слов.
Он вынул пакет, сунутый в карман в Ремиголе, и подал его Пассеку. Последний низко поклонился и вышел из комнаты, чтобы подыскать себе спальню.
«Я выполнил приказ, — сказал он про себя, — но надо позаботиться о том, чтобы больше не вышло никакой катастрофы; великая княгиня убедится, что я умею держать слово».
Он вскрыл пакет и прочёл содержание отдельных бумаг. Он нашёл там несколько писем, которые, правда, были написаны не рукой самого Бестужева, но по содержанию можно было догадаться, что отправителем был именно он. Эти письма были испещрены пометками Апраксина.
«Это может спасти фельдмаршала, — подумал Пассек, — эти письма могут иметь для него большое значение по своему содержанию, трактующему о военной неосторожности и бережении армии».
Он нашёл далее несколько записок великой княгини; из них одна убеждала фельдмаршала строго следовать приказам государыни. Её Пассек отделил от прочих. Он нашёл также и приказ великого князя и, совсем испуганный, отложил его к записке Екатерины Алексеевны.
— Прочь всё это! — сказал он. — Моя совесть будет спокойна, если я уничтожу всё, чем могла бы воспользоваться месть и злоба для катастрофы!.. Пусть государыня накажет фельдмаршала как плохого генерала, но да не падёт на него обвинение в измене, в которой виноваты главным образом другие!..
Он открыл в печке дверцу и бросил важные документы в огонь, быстро превративший их в пепел.
Через несколько времени после этого в доме раздались громкие, неспокойные голоса. Пассек бросился в сени. Там бежали солдаты, указывая на комнату фельдмаршала, двери которой были настежь открыты. Пассек заглянул туда и увидел Апраксина лежащим на кровати. Перед ней стояли в полном оцепенении адъютант и староста.
Лицо фельдмаршала вспухло значительно больше обыкновенного, глаза были неподвижны, на губах показалась розовая пена, сложенные вместе руки держались за сердце.
— Он умер, — воскликнул адъютант, — умер от удара!
Пассек подошёл к трупу и положил руку на его лоб; последний был холоден как лёд. Он попробовал приподнять руку Апраксина — та точно окаменела; он приложил ухо ко рту Апраксина, но последний уже не дышал.