— Легче идти, и быстрее вернемся, — сказал Валентин Павлинович.
— И злее будем… работать, — добавил Гошка.
Я ничего не сказал, но про себя вздохнул о скромном уюте нашего палаточного лагеря.
Косые лучи низкого солнца начали чуть пробиваться сквозь сырой холодный туман, когда мы тронулись в путь. Впереди шагал Валентин Павлинович, худой, высокий, в кожаном картузе и болотных сапогах, похожих на ботфорты. За спиной у него висел огромный рюкзак, к которому сверху было приторочено зеленое одеяло и привязан закопченный котелок. За начальником семенил Гошка, маленький и юркий, в ватнике, брезентовых штанах и кирзовых сапогах с широкими голенищами. Из одного голенища торчала деревянная ложка, а из другого — геологический молоток. К рюкзаку Гошки был привязан жестяной лоток для промывания проб. Я замыкал шествие. Кроме рюкзака на мне висели: винчестер, фотоаппарат, прибор для определения радиоактивности горных пород, анероид, патронташ и горный компас.
Первый день маршрута закончился успешно. Мы прошли около двадцати километров. Гошка промыл два десятка шлихов, а я исписал много страниц в полевом дневнике. В шлихах снова попадался пироп, но нигде не было ни малейших признаков кимберлитов. Поужинав, мы завалились спать на мягкой хвое возле жарко пылающего костра. Гошка начал было что-то плести о Сихотэ-Алинском метеорите, но Валентин Павлинович не принял вызова.
На другой день мы прошли километров пятнадцать. Пиропа в шлихах стало меньше. Валентин Павлинович чертыхался и нервно щипал бородку. Он так надеялся, что Кюннехтээх выведет нас к кимберлитовой трубке… Гошка насмешливо посвистывал, и это еще больше раздражало Валентина Павлиновича. Коренных обнажений по-прежнему не было, и, судя по обломкам пород, которые попадались кое-где под корнями вывороченных лиственниц, под нами были те же доломиты[19], что и вчера, и позавчера, и неделю назад.
На третий день пути мы вышли в долину крупного безымянного притока реки Кюннехтээх. Эта долина не была похожа на предыдущие. На сухих высоких берегах росла густая лиственничная тайга, встречались ярко-зеленые заросли берез и осин, кусты шиповника, красной смородины. Небольшие полянки покрывал густой ковер багульника и ягеля.
— Места — благодать, — сказал Валентин Павлинович. — Здесь обязательно найдем коренные обнажения.
— А трубки? — прищурился Гошка.
— Поищем хорошенько — будут и трубки…
Однако, как мы ни искали, трубок не было. Не попадалось ни одного обломка кимберлитов и среди речных галек. В довершение всех бед пироп почти исчез из шлихов.
— Понятно, понятно, — сердито приговаривал Валентин Павлинович, просматривая в лупу очередные пробы.
Но видно было, что он ничего не понимал, так же как и мы с Гошкой.
И вдруг в одном из шлихов оказался маленький кристаллик алмаза. Нашему восторгу не было предела. Мы вырывали друг у друга из рук влажный серый шлих, в котором ослепительной разноцветной искоркой поблескивал маленький, меньше миллиметра в диаметре, кристалл.
— Здесь ночуем, — объявил Валентин Павлинович, — и не уйдем отсюда, пока не найдем.
— Что? — поинтересовался я.
— Остатки Тунгусского метеорита! — крикнул Гошка.
— Кимберлиты, конечно, — пожал плечами наш начальник.
«Для этого в обоих случаях пришлось бы тут зимовать», — подумал я.
Место для ночлега мы выбрали на высокой, сухой террасе, возвышающейся метров на десять над руслом реки. Уступ террасы отвесно спускался к самой воде. Река образовала здесь крутую излучину, и под террасой располагался глубокий плес.
— Нет ли под этой террасой цоколя коренных пород? — спросил я у Валентина Павлиновича.
— Едва ли, — отозвался тот. — Терраса выглядит так, словно она целиком сложена речными отложениями. Если только в самом основании обрыва? Давайте проверим.
Однако проверить оказалось нелегко. Доступные участки крутого склона террасы были засыпаны песком и галькой, и наиболее интересная, нижняя часть обрыва не видна ни сверху, ни снизу. Проплыть под обрывом мы также не могли: не было лодки.
19
Доломит — осадочная горная порода. Доломиты широко распространены на Сибирской платформе.