Я рассеянно вглядывался в яркий узор минералов в шлифе[27]. Мысли блуждали очень далеко, там, где на полях еще лежал снег, где взрывы снарядов рвали тишину над знакомыми перелесками, где, по последним газетным сообщениям, уже несколько дней шли ожесточенные бои…
— Варзоб, Варзоб… — доносилось из-за стены.
Послышался далекий тяжелый гул. Сначала я не обратил на него внимания. Гул повторился. Он приходил волнами откуда-то со стороны Гиссарского хребта, гребни которого, еще покрытые снегом, виднелись в просветах между деревьями сада.
«Опять гроза?» — подумал я и выглянул в окно.
Однако небо над густыми кронами акаций и над зубчатой стеной далеких вершин было безоблачно.
Гул то приближался, то затихал где-то вдали, перекатываясь наподобие грома.
— Стреляют на полигоне, — решил я, возвращаясь к своему микроскопу.
— Варзоб, Варзоб, — надрывался голос за стеной, — теперь и я тебя не слышу. Варзоб…
Микроскоп вдруг подскочил и больно ударил меня в глаз. На мгновение мне показалось, что дощатый пол уплывает из-под ног. Затем я почувствовал резкий толчок, словно в подвале уронили что-то очень тяжелое. Голос в соседней комнате умолк, а в стенах зашелестело и затрещало. Я поспешно вскочил из-за стола. Новый толчок чуть не опрокинул микроскоп. С потолка посыпалась тонкая известковая пыль. Шурша, скользнула со стены на пол большая геологическая карта.
В коридоре послышались встревоженные голоса, топот ног.
Прижимая к груди драгоценный микроскоп, я ринулся к двери. Дверь не открывалась. Я рванул сильнее, но в это мгновение новый, еще более резкий толчок сотряс все здание. На голову посыпалась пыль и мелкие кусочки штукатурки, а навстречу мне угрожающе двинулся большой канцелярский шкаф.
Не выпуская из рук микроскопа, я выпрыгнул из окна в густую крапиву, росшую под стеной дома.
Пока я выбирался из крапивных зарослей, снова послышался гул, и под ногами резко дрогнула земля.
Я поставил микроскоп под деревом и стал прислушиваться. Гул затихал вдали, откатываясь к Гиссарскому хребту. Наступила тишина, и сразу же за глиняным дувалом послышался многоголосый говор. Я выглянул на улицу.
Пустынная минуту назад улица заполнилась людьми. Одни напряженно прислушивались, другие переговаривались, кое-кто торопливо одевался. На лицах были написаны настороженность, недовольство, безразличие, оживление — самые разнообразные оттенки выражений и чувств, не было лишь одного — испуга.
«Бывалый народ», — подумал я, с уважением посматривая на этих людей.
Большинство явно колебалось, сразу ли возвращаться с полуденного зноя в прохладные комнаты или подождать еще несколько минут.
— Здорово тряхнуло! — восторженно объявил кто-то под самым дувалом. — Меня, понимаешь, банкой с огурцами по лысине как двинет! Сколько раз говорил жинке: не ставь на шкаф…
— Разбилась? — поинтересовался собеседник.
— Банка-то? Вдрызг. Так что душ из огуречного рассола принял…
— Пустяки, — неторопливо разглагольствовал улыбающийся толстяк, закутанный в розовую купальную простыню, — это разве землетрясение! Одна видимость… Вот три года назад — другое дело. Многие дома трещины дали. Пивной завод недели две не работал…
— Слушай, я говорю, иди, пожалуйста, — уговаривал пожилой таджик в черной тюбетейке краснолицую курносую бабенку в полосатом переднике. — Ну иди, шашлык совсем подгорит…
— А пропади он, твой шашлык! — отмахивалась та. — Мне своя голова дороже… Страсти-то, страсти! — торопливо продолжала она, обращаясь к молодой таджичке, прикрывавшей концом зеленого шелкового платка нижнюю часть лица. — Чуяло мое сердце: что-нибудь стрясется. Вчера куры ни за боже мой идти на нашест не хотели…
— Предрассудок, — вмешался толстяк в розовой простыне. — Наука, и та предсказать не может, А вы— куры…
— Сам ты предрассудок, — отрезала курносая бабенка. — Постыдился бы так-то на улицу выходить… И еще разговаривает…
— Я вот погляжу, в чем ты выскочишь, если ночью тряхнет, — добродушно заметил толстяк.
— А я не глупей курицы. Под крышу не полезу. В саду места хватит…
Толчки больше не повторялись. Однако вечером дворы, сады и палисадники Душанбе забелели кроватями. Многие решили на всякий случай спать под открытым небом.
Еще днем распространились слухи, что маленький городок Варзоб, расположенный в двадцати километрах к северу, в горах, сильно пострадал. Точно ничего не было известно. Связь с Варзобом прервалась в самом начале землетрясения.
В сумерки я пошел побродить по городу. Ярко светили матовые фонари в густой листве платанов на улице Ленина. Толстые таджики в полосатых халатах и белых фартуках жарили шашлык на маленьких переносных жаровнях, поставленных на краю тротуара. В неподвижном теплом воздухе висел приторный запах цветущих акаций и жареной баранины.
27
Шлиф — тонкая пластинка горной породы, наклеенная на стекло, — препарат, служащий для изучения горной породы под микроскопом.