Подойдя к своей палатке, я заметил еще одного паука. Я поспешно наступил на него ногой, обутой в горный ботинок с шипами, и ожесточенно растер. Однако фаланга куда-то исчезла. Ее не оказалось ни на камнях, ни между шипами ботинка. Пока я, прыгая на одной ноге, рассматривал подошву, сзади подошла Лариса.
— Владимир Александрович, — начала она и вдруг испуганно закричала: — Ой, скорее, ой, что у вас на шее!
В этот момент я почувствовал, как что-то мохнатое цепляется мне за ухо и за щеку.
Еще не успев испугаться, я инстинктивно ударил себя ладонью по уху, и на землю шлепнулась здоровенная фаланга, очевидно, та самая, которую я безуспешно пытался раздавить.
Это было уже чересчур… Я тоже перебрался ночевать под открытое небо. В палатке остались только Женька и дед Ермолай. Засыпая, я слышал, как они спорили, считая убитых фаланг.
— Больше сотни наберется, — говорил Женька.
— Откудова? — зевая, возражал Ермолай. — Чуток поменьше.
— Шестьдесят насчитали, — настаивал Женька. — Сегодня вечером не меньше тридцати, да еще те, которых ты потихоньку из повидла вытащил. Думаешь, я не видел?
Ночью меня разбудили громкие голоса и суета в лагере.
Несмотря на все меры предосторожности, Ларису укусила фаланга.
Закусив губы от боли, девушка судорожно сжимала побелевшими пальцами укушенную ногу. Нога быстро, на глазах, опухала. Галя, всхлипывая, металась босиком в темноте между палатками, отыскивая запропастившуюся куда-то аптечку. Женька, страшно вытаращив глаза, вытряхнул из спального мешка Ларисы в огонь костра большую полураздавленную фалангу. Преступница вспыхнула и превратилась в клочок серого пепла.
До рассвета никто не сомкнул глаз. Лекарства походной аптечки не принесли Ларисе облегчения.
Женька предложил в виде противоядия кружку спирта. Но девушка, сделав маленький глоток, чуть не задохнулась и наотрез отказалась от такого лечения.
К утру нога сильно распухла. Лариса тихонько жаловалась, что горит как в огне. Временами она начинала бредить. Галка, растрепанная, с лихорадочно блестящими глазами, меняла компрессы, уже не обращая внимания на фаланг, пробегавших возле кошмы, на которой мы уложили Ларису.
Начало рассветать, и я послал Женьку за врачом на рудник.
Первые солнечные лучи уже позолотили снега в верховьях Ходжа-Келяна, когда Женька возвратился в лагерь.
— Врач уехал на несколько дней, — объявил он, слезая с лошади. — Есть медицинская сестра. Ночью ее вызвали к больному. Как освободится, сразу придет…
Мы в молчании заканчивали завтрак, когда из-за кустов появилась странная фигура.
Это был высокий худой узбек в заплатанном ватном халате и стоптанных желтых ичигах, из которых горчили фиолетовые джурабы[4].
Морщинистое, коричневое лицо гостя украшал длинный нос, уныло спускающийся к отвисшей нижней губе. Вдоль небритого подбородка свисали зеленоватые усы. Левый ус был заметно короче правого. На бритой голове над большими оттопыренными ушами вместо тюбетейки красовалась маленькая белая шапочка с нашитым красным крестом.
Однако самым несуразным во всей этой длинной, нескладной фигуре был нарядный, довольно чистый белый фартучек с кокетливой оборкой, надетый прямо поверх ватного халата. Мы с недоумением уставились на гостя.
— Салам, — сказала странная фигура, подходя к нашим палаткам. — Здравствуй; где балной?
Только теперь я заметил зеленую брезентовую сумку с красным крестом, висевшую за спиной пришельца.
— Но позвольте, — смущенно пробормотал я, — нам сказали, что придет сестра…
— Правильно, — флегматично подтвердил гость, — я сестра… Медсестра Юсупов, — пояснил он и протянул мне чисто вымытую коричневую руку.
Женька невежливо фыркнул в свою миску.
— Зачем смеешься? — обиделся медсестра Юсупов, поворачиваясь к Женьке. — У меня бумага есть, курса кончал.
— Нет, нет, он не смеется, — вмешался я, грозя Женьке за спиной гостя кулаком. — Вот наша больная.
Медсестра осуждающе глянул на Женьку, потом на ошеломленно разинувшего рот Ермолая и направился к больной.
Лариса на мгновение открыла глаза, но при виде склонившейся над ней странной фигуры снова закрыла их, видимо приняв медсестру Юсупова за одно из своих бредовых видений.
Медсестра осторожно коснулся рукой лба девушки, ткнул пальцем опухшую ногу и, пошевелив усами, начал копаться в своей сумке.
Мы, затаив дыхание, ждали начала лечения.