— Тебя славят три сотни человек, — беззвучно прошептала она. — И это только начало. Не подведи меня… всех нас. Пожалуйста.
За Ардериком потянулись северяне, прихватив со стола кто кусок мяса, кто жареную рыбёшку. Элеонора невольно залюбовалась и ими. Молодые, сильные, в новых рубахах, сшитых здесь, в Эслинге — настоящие воины, а не стайка голодных пастушат. Глядя на них, верилось: победа над Шейном будет быстрой и полной. Элеонора перевела взгляд на курганы, что высились в стороне. Насыпанные весной, сейчас они были покрыты травой и цветами. Шейн ответит за всё — за каждую смерть, за сожжённые дома, за каждое украденное зерно. За каждый день, что Элеонора потратила на борьбу.
Со стороны площадки снова протрубил рог. К началу состязаний всё было готово. Элеонора обернулась к Тенрику — он должен был подать ей руку, чтобы отвести к помосту для зрителей — и поморщилась. Встрёпанный, раскрасневшийся от эля и солнца, с животом больше, чем у самой Элеоноры, он был похож на разжиревшего медведя среди ловких, поджарых рысей. И с этакой тушей она должна была пройти у всех на глазах! Как-то особенно резко ощутились взгляды: одобрительные, понимающие, лукавые. Отчаянно захотелось крикнуть: это не его ребёнок, я делила постель с мужчиной, а не с этим недоразумением! Элеонора снова огладила живот, вздёрнула подбородок и одарила мужа любезной улыбкой.
Они едва успели подняться из-за стола, как подошёл Дарвел:
— Господин Тенрик, что решили? Будете преломлять копьё?
— Буду, Дарвел. В такой-то день!
— А латы надевать когда? Поспешить бы. Кому как не вам выходить первым?
Тенрик замешкался: ему явно не терпелось открыть турнир. Опоздает и поделом! Достойный воин сразу надел бы латы на застолье, а не позорился бы в простой рубахе, пусть и расшитой цветным шёлком!
— Иди одеваться, Тенрик, — вздохнула Элеонора. — Я дойду сама.
— Позвольте, госпожа, — Элеонора не уловила, когда Ардерик снова оказался рядом. — Почту за честь препроводить вас на турнир.
Солнце играло на начищенной кольчуге и отполированных латах Ардерика, длинный турнирный меч касался вереска. Велик был соблазн протянуть руку — но не годилось нарушить обычай. Хватит и того, что Ардерик посвятит Элеоноре свои победы.
Отказать она не успела — Тенрик неожиданно оттёр её плечом:
— Не извольте беспокоиться. Я сам отведу свою жену на положенное ей место. Дарвел, погоди пока с латами.
— Очень хорошо, — Ардерик не изменился в лице. — Стало быть, можно выпустить ребят размяться, пока господин барон будет наряжаться. Как раз займут зрителей на час-другой.
— Только сами поберегитесь, любезный, — отрезал Тенрик. — Как бы вам не выбиться из сил с таким-то длинным мечом. Скажите, этак вы возмещаете недостаточную длину рук или чего-то иного?
— Лучше утомиться с мечом, чем натягивая броню. Вы бы тоже побереглись — как бы латы не лопнули посреди турнира!
— Уймитесь немедленно, — прошипела Элеонора, не переставая улыбаться. — И убирайтесь оба. Я прекрасно доберусь до этого проклятого помоста сама.
В груди клокотала обида. Она-то решила, будто Ардерик пренебрёг приличиями ради неё, а он хотел уязвить барона! Нашёл время!
Ещё немного — и заминка станет видна со стороны. Элеонора подобрала юбки и шагнула было вперёд, но под ноги попалась не то палка, не то гусиная кость. Опереться ни на Тенрика, ни на Рика она не успела — кто-то подхватил под локоть с другой стороны.
— Госпоже баронессе тяжело стоять, — проронил Оллард. — Барон, одевайтесь. Ардерик, вас ждут на арене. Идёмте, Элеонора.
— Не ожидала от вас такой предупредительности, — негромко проговорила Элеонора, ступая на расстеленный по вереску ковёр.
— Предупредительности? На вашем сроке уже болит спина. Надо было оставить вас ждать, пока они пререкаются?
Маркграф оказался рядом удивительно кстати — Тенрик успеет переодеться, а люди не будут сплетничать. Пройтись с Оллардом — всё равно что с родным отцом или старшим братом. О нём разговоры не пойдут. Все знали, что Грета раза три в неделю ночует в маркграфских покоях, но постель делит вовсе не с их хозяином, а другим женщинам туда нет хода вовсе.
Элеонора чуть скосила глаза на руку в чёрном бархате, что поддерживала её почти неощутимо. Она знала о маркграфе Олларде больше, чем кто-либо другой в замке — и всё же не верилось, что он когда-то был женат. Что так же поддерживал другую женщину с округлившимся животом, был ей мужем не только на словах… Элеонора вздрогнула и поспешила свободной рукой запахнуть на груди плащ. Хорошо, что с гор тянуло прохладой.
— Ваше предложение весьма заманчиво. Но вы ошиблись в одном. Небольшие разногласия — не совсем подходящее обозначение причины, по которой Его Величество предложил мне эту увеселительную поездку.
— Вы всё шутите, господин Оллард, а между тем решается судьба Севера!
— Моя — тоже, дорогая Элеонора. Равно как всего моего рода.
— Тем важнее для нас быть на одной стороне! Вы… поможете мне?
— Не раньше, чем вы попросите ещё раз. Нет, я вовсе не жду унижений. Но хочу, чтобы вы понимали, кого просите.
После того разговора Элеонора неделю не заходила в маркграфские покои. Там везде были разложены шестерни и пружины, и слишком живо они представлялись в человеческих костях. А ещё яснее виделась застывшая женская фигура за клавесином.
Она поверила Олларду по одной причине — просто не видела смысла выдумывать столь ужасную историю. Столько лет скрывать чудовищное увлечение, водить за нос дознавателей, будоражить всю округу… А утаить смерть жены! От всех, даже от собственной дочери! В голове не укладывалось.
— Кто-то ещё знает вашу тайну?
— Мой ученик. Ему можно доверять — слишком тесно его жизнь связана с моей.
Элеонора мысленно обругала себя за легковерность. По её расчётам мальчишка должен был выболтать Грете всю подноготную маркграфа, все его планы и намерения. Болтать он и вправду любил — Элеонора знала, что подавали на ужин маркграфской дочери, когда в замке выпускали собак и сколько шагов было от ворот до конюшни. Но эти сведения не значили ровным счётом ничего, их нельзя было использовать. А о самом главном мальчишка не сказал ни полслова.
Элеонора хорошо помнила первые дни после приезда Олларда. От него веяло холодом и гибелью, он казался воплощением судьбы, злого рока. Каменный идол, как звал его за глаза Ардерик. С тех пор многое изменилось. Мертвенную бледность согнали солнце и ветер, церемонная манера держаться уступила место естественной цепкости. Камень потеплел, ожил, и Элеонора беззастенчиво этим пользовалась.
Оллард писал императору на тонкой бумаге, но свиток всё равно вышел толщиной в руку. Элеонора быстро просмотрела листы, исписанные размашистым почерком. Заговор Шейна, ловушка для Рамфорта, даже безудержная храбрость Ардерика — всё было изложено в точности так, как она просила. Дрогнувшей от волнения рукой Элеонора вложила в отчёт ещё два листа: письмо Его величеству и отцу. В обоих она прославила маркграфа как храброго воина и мудрого стратега.
— Я в неоплатном долгу перед вами, — сказала она, сворачивая тонкие листы.
— Чушь. — Оллард забрал бумаги, их пальцы на миг соприкоснулись. — Вы сделали всё, что могли. Остаётся только ждать.
— Знать бы, добрался ли гонец до столицы?.. — проговорила она, поднимаясь на пахнущий смолой помост и опускаясь в кресло.
— Вне всякого сомнения. Получим ответ самое позднее к Празднику Урожая.
— Иными словами, вы не уверены, но помните, что женщин на моём сроке нельзя волновать?