— Дарвел подчиняется барону Севера, — уронил Тенрик. — Не его жене.
Элеонора едва ли не впервые заметила, как похожи два брата. Такие разные по масти и сложению, но родство выдавал упрямый наклон головы и разворот широких плеч. Точь-в-точь два лося, готовые дать отпор чужаку. Шейн ухмыльнулся, снял руку с меча и обернулся к Элеоноре.
— Вот на чём стоит Север, красотка. Я у себя дома, что бы ни натворил. Я родился в этом замке, играл с братом в прятки в подземельях, а Дарвел помнит, как снимал меня с яблони в саду, которую ты велела срубить. Помнишь же, Дарвел? Мне тогда было лет пять, а?
— И четырёх не сравнялось, — уронил Дарвел. — Вы были тем ещё сорванцом.
— А ещё ты прикрывал нас перед Свантой, поварихой. Она жива, кстати? Помню, разок поддала нам с братцем, когда мы стащили пирог перед Зимним Переломом… Тогда Тенрик был готов уступить этот пирог и всё, что хранилось в кладовых, а теперь гонит от праздничного стола!
— Никто тебя не гнал, — ответил Тенрик. — Ты сам выбрал свой путь. Раздели с нами праздник, Шейн, во имя старой дружбы. А потом уходи. Навсегда.
— Тенрик Эслинг, ты покрываешь убийцу и предателя, — раздельно выговорила Элеонора. — Отойди и позволь свершиться правосудию. На благо Севера!
— Опустите-ка луки, парни! — прикрикнул неожиданно Дарвел. — Совсем страх потеряли, целиться в своего барона! Господин Тенрик, господин Шейн, а вы что здесь устроили, да ещё в праздник? Помиритесь и разойдитесь наконец!
Элеонора прикусила щёку изнутри, пока не ощутила солоноватый привкус. Она снова была здесь чужой. Все они были заодно. Клановые связи ощущались живыми сосудами. Перережь их — и пустошь зальёт кровь, не вино.
— И правда, опустите луки! — велел Ардерик. — Мало нам войны и смертей? Мало могил насыпали этой весной? Хватит войны. Пусть предатель идёт, куда хочет.
— О, ещё один трус, — рассмеялся Шейн. — Гляньте на него! Императорский пёс! Не нажил ни семьи, ни земли! Рад, что ему построили конуру, — он кивнул на укрепления, — и тявкает оттуда на тех, кого укажет хозяйка!
— Пока что тявкаешь здесь ты, — неожиданно спокойно отозвался Ардерик. — Я было решил, что ты пришёл продолжить поединок, что мы начали зимой, но вижу, что ты не мужчина. Ты дитя, бегаешь между отцом и старшим братом и просишь защиты то у одного, то у другого. Садись за наш стол, покушай и беги гулять!
— Я не забыл о поединке, — зловеще улыбнулся Шейн. — И, пожалуй, откажусь от обеда, чтобы скрестить с тобой меч.
— А я не буду с тобой сражаться, — небрежно ответил Ардерик. — Южане не обижают слабых.
— Я с ним сражусь, — выступил вперёд оруженосец. — Как раз разомнусь перед вечерним турниром.
— Нет, дружок, с тобой мы встретимся в другой раз. — Бахвальство сошло с Шейна, как зимний мех, он посерьёзнел, подобрался. — Эта битва будет честной. Разойдитесь все! Смотрите, свободные люди Севера! Боги укажут, на чьей стороне правда!
Колесо года повернулось, и Элеонора снова беззвучно молилась за победу Ардерика. Мечи взлетали и опускались, ноги вздымали пыль, доспехи обнимали крепкие тела. Шейн едва заметно, но всё же берёг правую руку, а у Ардерика даже броня была лучше — крепкая кольчуга и латный нагрудник. На что рассчитывал Шейн? Замыслил подлость? Поддался порыву?
Элеонора не успела понять, что произошло. Меч Ардерика вдруг замер и дёрнулся в сторону — почти неуловимо для глаза, но Шейну хватило для молниеносного удара. Кольчуга и рубаха окрасились кровью, на площадку бросился побледневший оруженосец, и Элеонора забыла, как дышать — на бесконечно долгий миг, пока Ардерик — живой, живой! — не поднялся с колена и не перехватил клинок в левую руку.
— Вернись, трус! — орал он, вывёртываясь из рук оруженосца.
Шейн исчез с площадки, Элеонора едва нашла его рядом с Тенриком. По его штанине стекала кровь, но голову он держал как всегда высоко.
— Удачно я зашёл! — объявил он. — И эля налили, и размяться дали!
— Уходите, пока целы, — ворчал Дарвел. — С детства не можете не испортить праздник!
Из толпы свистнул камень, затем над головами братьев пролетела стрела.
— Кто возьмётся за лук — объявлю вне закона, тут же! — рявкнул Тенрик. — Шейн уйдёт с миром и больше не покажется на моих землях!
Шейн уходил, и Тенрик прикрывал его широкой спиной. Элеонора в сердцах выругалась и бросилась к Ардерику.
— Плечо проклятое, — бормотал Ардерик, пока оруженосец расстёгивал на нём латы. — Подвело! Верен, отвали! Это жалкая царапина! Шейн! В третий раз ты не уйдёшь, сука!
— Сядь! — прикрикнула Элеонора. — Рана глубокая, надо промыть.
— Ничего, — Ардерик взглянул ей в глаза и криво усмехнулся. — Далеко не уйдёт. Верен, твою мать, да что ты копаешься! Завяжи тряпкой почище и в погоню!
Он потянулся за только что снятыми латами, но промахнулся и обмяк на руках оруженосца.
— Ничего, госпожа, — приговаривала рядом Грета, звеня склянками. — Это просто слабость. Вчера бился, ночь не спал, а теперь ещё крови потерял… Верен, Кай уходит! Останови его, мы без тебя справимся! Госпожа, а вы сядьте, во имя рассвета! Не хватало ещё ребёнку повредить!
Вполуха Элеонора слышала, как отдавали приказы, разбирали луки и арбалеты, ругали тех, кто самовольно бросился в погоню. Кто-то ругал барона, кто-то защищал Шейна… Победа снова ускользнула из рук, и снова из-за увальня-Тенрика! И надо же было именно в этот день уехать единственному человеку, чья власть была выше баронской!
========== 4. Путь к побережью ==========
— Я не могла приказать стрелять, боялась, что пострадают мирные жители. Барон же предпочёл долг крови обязательствам перед народом Севера. Наши лучники, только вчера принявшие присягу, бросились в погоню, но вернулись ни с чем. Больше того — не досчитались троих.
Элеонора сдерживала себя с Оллардом — не услышать жалоб тому, кто бросил её одну, даже не предупредив. Всё-таки глупо было надеяться, что в его поддержке была хоть тень личного. Потому голос Элеоноры звучал ровно, а если где и дрогнет — это со зла на Шейна, отчего же ещё.
Маркграф слушал, прислонясь к подоконнику, и его лицо терялось в полумраке.
— Потери северян — лучшее доказательство их верности, — сказал он, когда Элеонора закончила. — Признаться, даже после их присяги у меня оставались некоторые сомнения.
— И правильно! — выплюнул Ардерик. — Отожрались на нашем хлебе, на них даже подштанники из имперского льна, а всё туда же — свободный народ Севера, сожри их падаль! Развесили уши, щенки! Могли утыкать Шейна стрелами, как взбесившегося ежа, а они!..
Он сидел в кресле, бледный как мел. Элеоноре казалось — вот-вот завалится. Рана была скверная — клинок зацепил самый верх руки и бока, почти подмышкой. Крови вылилась уйма: такую рану толком не зажмёшь, не перевяжешь, да и после попробуй сбереги в покое — чуть шевельнёшь рукой, и опять кровит. Первый день сотник рвался в погоню, но лекарь был неумолим и так же неумолима была Элеонора — с невинным видом намекнув, что без Ардерика Север обречён. Рик малость остыл, разве что к приходу Элеоноры гордо перебирался с постели в кресло. Сейчас они собрались в его спальне, и непривычно было держать совет в тесной комнатушке вместо просторного зала.
— План Шейна для меня загадка, — задумчиво проговорил Оллард. — Это же чистое самоубийство — явиться на пир, где он нежеланный гость. Непохоже, что он заранее договорился с братом, раз тот уговаривал его уйти.
— Ясно, зачем! — отозвался Ардерик. — Взбаламутить народ, вызвать смуту. Клятая северная гордость прорастает, как колючки сквозь камень. Этот подлый край вмиг забывает, кто его кормит, и Шейн это знает. Вот и явился уязвить не мечом, так словом!
— С вами ему слова не понадобились… Вы-то зачем решились на поединок, зная, что рука может подвести?
— А надо было отпустить его, да? Может, ещё выпить с ним? Я сходился с Шейном зимой и обещал скрестить с ним мечи снова. А как глянул, сколько у него власти над местными, не мог не уделать его на глазах у всех. Да ещё в такой день!