— Не будьте слишком строги к ним, — негромко проговорила за спиной Элеонора. — Молодости свойственны порывы, вам ли не знать.
— Не когда стоишь с противником лицом к лицу, — бросил Ардерик. — Не беспокойтесь. Я не забыл, что именно они нашли тропу, и позволю показать себя.
— Дорого бы я дала, чтобы поехать с вами, — заметила Элеонора.
— Вы знаете, что это невозможно, — отрезал Оллард. — Да вы стали настоящей северянкой, Элеонора! Семейные распри для вас превыше всего? Вы остаётесь править Севером, и я не знаю, что труднее — брать морскую крепость или присматривать за бароном.
— Вам не понять, каково женщине в чужой семье… Впрочем, оставим пустые разговоры! Разрешите, я всё же украду ненадолго одного вашего воина, дабы никто не затаил обиды… Кайлен, подойди!
— Сдаётся мне, она давно его украла, как и всех этих деревенщин, — усмехнулся Ардерик вслед разрумянившемуся парню. Встретил непроницаемое лицо Олларда и поперхнулся. — Я назначил двоих, что побестолковее, гонцами. Барону, сами понимаете, верить нельзя. Если он тут что-то выкинет, лучше бы нам пораньше узнать.
— Правильно сделали. Заодно и баронессе будет спокойнее, если ей будут каждый день доставлять новости.
А мы будем спокойны за баронессу, — закончил про себя Ардерик.
Отчего-то вспомнилось, как зимой она храбро стояла на стене, высматривая врага. Как они встречали камнеедов плечом к плечу. Как обнимались в башне над разорённой голубятней… Была ли это любовь? Или яростное желание жить, что всегда обостряется на пороге гибели? А заодно месть тупице-Эслингу.
А всё же занятно было представить, как Элеонора ждёт в лагере, как приветствует кубком эля и миской горячей похлёбки… Тьфу ты! Как же, будет она варить похлёбку! Не иначе, последняя кровь отхлынула от головы, раз такие мысли приходят. Знамя вышила, и на том спасибо.
Сто человек, разбитых на десятки, проверяли оружие, подпоясывали плащи и звонко целовали девок на прощание. Ветер трепал бархатные полотнища знамён, будто перечитывал девизы. Занял своё место Кайлен, пряча что-то под плащом. Ардерику и Олларду подвели лошадей.
— Вот, возьмите в дорогу, — проговорила Элеонора, протягивая две серебряные фляжки. — Это вино подавали на зимних праздниках. Тогда вы сражались храбро и умело, хотя победа казалась невозможной. Пусть мужество и удача не изменят вам и в этот раз.
Ардерик глотнул и сразу заткнул флягу пробкой. Терпкий вкус напоминал о времени, когда верилось, что победа близка. Зимний Перелом переломил надежду, но сейчас она вернулась, согретая северным солнцем.
***
— Что тебе дала баронесса? Тоже вино?
После подъёма в лёгких горело, ноги подкашивались, а бойкая болтовня Такко с Кайленом окончательно утверждала в мысли, что воин из Верена такой себе. И как у них хватает дыхания трепаться, не переставая?
— Наставления на дорогу, — отмахнулся Кайлен.
— Жаль! Наставлениями горло не промочишь.
— У графа иди проси. Он для тебя, смотрю, ничего не жалеет!
— А вина пожалел, представляешь!
— Помолчите оба! — выдохнул Верен. — Сказано, идём тихо!
Дорога пошла ровнее и можно было перевести дух. Они шагали по узкой долине или широкой расщелине — поди разбери, как назвать. По обе руки — отвесные стены, поросшие берёзами высотой в локоть. Под ногами — валуны, меж которых темнела вода. Склоны во влажных потёках: от жажды не помрёшь. Весной, когда тает снежник, здесь разливается целая река, а сейчас… нет, Верен всё же не мог назвать это нагромождение камней дорогой. И уж точно не сунулся бы сюда по своей воле, да ещё с лошадьми. Однако лохматые северные лошадки топали едва ли не увереннее людей, воины же ругали Шейна на чём свет стоит — мало от него бед, так ещё по бездорожью тащиться, да ещё в гору!
— Да я просто спросил, — оправдывался Такко, замедляя шаг, чтобы поравняться с Вереном. — Интересно же, что ему дали на дорогу.
— Завидно, что тебе не дали? — огрызнулся через плечо Кайлен.
— Мне ещё как дали! — рассмеялся Такко, и Верен толкнул его в плечо: вот уж нашёл чем хвалиться!
— А ты чего со своей так кисло расстался? — пристал Такко уже к Верену.
Верен отмолчался. Бригитта попрощалась коротко и всё прятала глаза, будто хотела что-то сказать и не решалась. Ясно, опасалась за него, но в зимний-то поход провожала по-другому.
— Боится, что после победы ты уедешь и бросишь её, — по-своему истолковал Такко его молчание. — Но ты же заберёшь её с собой, так?
— Если баронесса отпустит.
— А чего ей не отпустить?
— Да кто знает? Тут дальше завтрашнего дня боишься загадывать, а ты так далеко берёшь… Сам-то про себя знаешь, куда пойдёшь?
— Я-то что, — Такко мотнул головой назад, где ехал Оллард. — Знаешь, что я делал зимой? Рисовал набело механизмы, которые маркграф собирал для боя, со всеми деталями и размерами. Вышло листов двадцать. Сшили их красиво, маркграф поставил свою печать, а на обороте сказал написать своё имя как переписчика и помощника. И к отчёту тоже приложил рисунки и чертежи, и там я тоже подписывался, вроде как чтобы имя примелькалось в столице. Понимаешь?
— Понимаю, что мы, верно, последний раз идём вместе, — проговорил Верен и отвернулся. Вроде всю зиму знал, что разойдутся, а по сердцу всё равно ударило: так оно оказалось близко, неизбежно, а главное, Такко так спокойно говорил.
— Да погоди ты. Маркграф меня-то далеко отпускать не намерен. Значит, и сам ждёт места при дворе. А раз Ардерик служит императору, значит, мы так и будем вместе!
— Я Рика не спрашивал, не знаю, что у него на уме.
— Да не вернутся они на свои земли, ни маркграф, ни твой Ардерик! После Севера им обоим будет тоскливо сидеть да урожаи считать. К тому же Олларду нужны люди, а Ардерику — защита при дворе, когда он с очередным Виллардом поругается. Вот я и думаю, что мы все будем друг друга держаться.
— Поглядим, как выйдет, — ответил Верен.
Дорога снова пошла в гору, и нужно было беречь дыхание. Но на сердце стало легче.
Сверху вдруг посыпались мелкие камни — кто-то ступил на край обрыва, а следом показался и незваный гость — в буром пастушьем плаще, с пустой флягой для воды. Вытаращился на войско, беззвучно открыл рот, рванул назад, но дёрнулся, нелепо взмахнул руками и рухнул вниз. Из груди торчала стрела, и Верен с Такко выругались в два голоса: они едва успели натянуть лук и поднять арбалет.
— Болтайте меньше, — бросил Кайлен, опуская оружие, и обернулся на Ардерика — правильно ли сделал.
Тело завалили камнями и дальше шли молча. Любому ясно: чем позже в Бор-Линге станет известно о войске, тем лучше.
***
Лагерь разбили в очередной долине — родной сестре Гиблой. С дровами было совсем скверно, не зря тащили в мешках сухой, лёгкий торф, зато охота была хороша — на костре кипела гусиная похлёбка, приправленная местными травами. В котелке поменьше отваривали корень, бодрящий в долгих переходах и бессонных ночах. Такко уже примостился рядом и зарисовывал в маркграфскую тетрадь невысокий, но раскидистый кустик с мелкими жёлтыми цветками.
— Если верить карте, до Бор-Линге меньше дневного перехода, — Ардерик в который раз разворачивал на плоском камне потрёпанный лоскут. — Нужно разведать, как лучше подобраться. У Шейна маловато людей, чтобы выставлять охрану, да и отвыкли они от гостей, но надо держать ухо востро. То, что мы добрались сюда без стычек — либо большая удача, либо очередная хитрость.
— Первым делом нужно послать гонца на побережье, — заметил Оллард. — Чем быстрее мы согласуем действия с лиамскими кораблями, тем крепче надежда на успех.
— Атаковать крепость мы не станем, только потеряем людей, — продолжал Ардерик. — Возьмём измором. Помощи от братца Шейн в этом году не получил, на одной рыбе долго не протянут. Если хвалёная северная гордость — не пустой звук, рано или поздно Шейн даст нам открытый бой.
— Он не станет отсиживаться, — подтвердил Кайлен.