Оллард протянул ему перо и украдкой выпустил что-то из правой руки; Ардерик не собирался следить, что маркграф сжимал в кулаке, но вещица сама привлекла взгляд, блеснув на солнце — старинный медальон с гербом на тонкой цепочке. Похожий на тот, что носил проклятый лучник, удавить бы его этой цепочкой!
***
До приезда на Север Элеонора терпеть не могла проветривать меха летом — в жару не хотелось даже смотреть на накидки и полости, не то что прикасаться к ним. В Эслинге её привычки изменились, и каждый год после Летнего Перелома она со служанками доставала лисьи и собольи шкурки, проверяя, не отсырели ли за зиму, не завелась ли моль. В этом году сундуки были наполовину пусты; меха попроще согревали воинов-южан, что получше — отправились в Лиам. Элеонора щедро раздавала дары, но этого было мало, слишком мало, чтобы зваться хозяйкой Севера.
— Госпожа, не хмурьтесь, морщины будут, — заученно шепнула Грета.
Элеонора улыбнулась. Теперь можно не так заботиться о красоте — что значит пара морщин, когда ты носишь наследника?
— Смотрите какой! — Грета встряхнула искрящийся мех чернобурки. — Отложу, чтобы починить вашу зимнюю накидку как следует. После зимы на неё и смотреть-то совестно: тут подпалина, там и вовсе прореха от стрелы…
— Пару подпалин всё же оставь, — сказала Элеонора. — Боевых отметин не следует стыдиться.
По спине пробежал холодок. Грета так спокойно рассуждала о зимней накидке, Элеонору же порой терзал настоящий животный ужас: не придётся ли заплатить за наследника собственной жизнью. Женщины Таллардов всегда рожали легко, но этот ребёнок — другое дело. Впрочем, самый важный шаг всегда и самый рискованный. Не стоило сердиться на Олларда, так резко заявившего, что битвы — не для неё. Мужчины смотрели в лицо смерти в бою, Элеонора взглянет на родильном ложе.
Она снова не удержалась от улыбки от мысли, как изящно дала Олларду и Ардерику понять, что её не следует сбрасывать со счетов.
— Вы же попытаетесь избежать кровопролития? — спросила она на очередном совете, куда её позвали из одной вежливости. Всё, что Элеонора знала о семье Шейна, давно было рассказано, а каковы укрепления и силы, охранявшие крепость, она не могла даже предположить.
— Разумеется, — заверил Оллард. — Мы же представители императора. А он, кажется, решил войти в историю как Милостивейший — прямо как наш барон. Шейн, разумеется, не пойдёт на переговоры, но предложить их мы обязаны.
Элеонора промолчала — так, что воздух в комнате похолодал. Оллард поморщился:
— Мы будем говорить от вашего имени тоже. Но не забывайте, кто истинный хозяин этих земель.
— Император далеко, и его именем вы немногого добьётесь.
— А вам Шейн уступит без оговорок? Вы достаточно проявили себя зимой и на пиру в честь Середины лета, ваши заслуги будут высоко оценены при дворе. Сейчас ваше дело — приглядывать за бароном и беречь себя.
Элеонора лишь повела плечами, а вечером достала ларец с драконовой кровью. Когда-то северные вожди посылали алые камни неугодным вассалам, что означало: уходи с моих земель или умри. Шейн думал убрать с их помощью Элеонору, и было самое время отправить подарок назад. Передать с Оллардом или Ардериком означало согласиться стоять за их спинами. Не говоря о том, что они могли вообще не добраться до крепости — эта мысль наполняла холодом и заставляла беспокойно оглаживать растущий живот, но её было не прогнать.
Решение пришло почти перед самым отъездом. Кайлен краснел, мял край рубахи, но Элеонора позволила ему думать, будто он держится невозмутимо и достоинством.
— Попросись на переговоры, потребуй слова и передай Шейну то, что я скажу. И вот это, — она вложила в широкую ладонь увязанные в платок камни и улыбнулась, ощутив, как дрогнули пальцы от лёгкого прикосновения.
— Мне просить слова? В обход Ардерика и…
— Маркграф Оллард и Ардерик много сделали для Севера, но они южане. Север же должен говорить устами местных.
— А разве можно просить не от имени барона?
— Конечно. Дело мужчин — сражаться. А предлагать мир должна женщина. Согласен, Кайлен?
— Но вы тоже сражались. Все говорят, что зимой вы вели людей в бой!
— Именно поэтому я рассчитываю, что моя просьба будет услышана. Шейн знает, что Хозяйка Севера предлагает мир только один раз, и просьба не унизит ни меня, ни тебя, моего посланника.
— А если переговоров не будет? Или меня не возьмут?
— Тогда отдай камни маркграфу, пусть сам решит, как поступить. Не трудись исполнить поручение любой ценой, не подвергай себя опасности.
Мальчишка чуть не приплясывал от радости и нетерпения. Но держал лицо до последнего:
— Уверен, в Эслинге есть более достойные воины для столь почётного поручения.
— Есть. Но видишь ли, Кайлен, барон слишком долго давал понять, что ради мира готов на всё. Слова его людей прозвучит недостаточно весомо. Я же не прощу Шейну ни одной отнятой жизни, ни одного сожжёного зерна. А ты ныне — щит и меч Империи, урождённый северянин, и к тому же превосходный воин, которому пора завоевать себе имя. Кому, как не тебе говорить моими устами и устами всего Севера!
Мальчишка ушёл, млея от оказанной чести. Элеонора представила лица Ардерика и Олларда, их негодование, отчего не сказала, не отдала камни… Ещё и ещё раз представила, как всё пройдёт. Её маленький сюрприз точно не должен ничего испортить.
Шум на улице вывел Элеонору из размышлений.
— Гонец, гонец, пропустите! — неслось по двору.
Элеонора с трудом подавила нетерпение. Гонец ввалился в покои и замер на пороге с особенно дурацкой миной.
— Всё благополучно, госпожа! — протараторил он. — Все живы! Точно вам говорю!
Элеонора нахмурилась:
— Что стряслось?
— Все живы, госпожа! — повторял гонец с такой широкой улыбкой, что у Элеоноры дрогнули руки: несомненно, случилось что-то очень, очень скверное.
Через час она вытащила из дурня всё и даже чуть больше — что Ардерик был убит новостями, а Оллард и ухом не повёл. Выставила гонца и уставилась на стол, опустив подбородок на руки. Всё пошло не по плану! Кайлен оказался слишком самонадеян, решил, будто сможет исполнить поручение, а заодно спасти пленников. Что ж, вины Элеоноры в этом не было; однако она снова боялась за Ардерика, разом лишившегося верного бойца и друга. В том, что Шейн не станет церемониться с пленниками, она не сомневалась.
Она не сразу поняла, что в комнате кто-то всхлипывает. Бригитта старательно опускала голову и кусала губы, но по щекам текли слёзы, капая на дорогой мех.
— Рассветные силы, надо было выгнать тебя, прежде чем расспрашивать этого дурака! — окрикнула Элеонора. — Что ты ревёшь раньше времени? Никого ещё не замучили и не казнили!
Бригитта зашлась плачем, отложила мех и вдруг опустилась перед Элеонорой на колени.
— Не могу, — всхлипывала она. — Я ему даже не сказала… И вам… Я виновата перед вами госпожа, так виновата…
— В чём? Да не тяни ты!
— Я не была осторожна… я…
— Ждёшь ребёнка? — Cветловолосая голова склонилась в кивке. — Ох, почему именно сейчас? Какой у тебя срок?
— Уже… неделя задержки… простите…
Элеонора медленно выдохнула. Нет чтобы подождать месяц, а лучше до осени! Куда её теперь девать? Перед глазами встали кругляши тавлута. Всё так хорошо сходилось, а теперь две фишки почти скинуты с доски и расклад, так тщательно выстроенный, нарушен!
— Не тревожьтесь вы раньше времени, госпожа, — вмешалась Грета. — У Бригитты часто бывают задержки после Летнего Перелома. Её тело так и не привыкло к светлым ночам. Я ей говорила, что нужно выждать две недели и тогда уже беспокоиться.
Тревога схлынула, как вода в отлив. Действительно, лет пять назад Бригитта жаловалась на что-то подобное; Грета тогда за руку отвела застенчивую подругу к лекарю, и Элеонора благополучно забыла об этом — хватало других хлопот.
— Как ты меня напугала, — выдохнула она. — Ты же пила настойку руты?
— Пила, госпожа.