Выбрать главу

— Значит, всё обойдётся. Вытри слёзы и отнеси эти шкуры в лекарскую — заодно развеешься. И в следующий раз слушай Грету, она понимает в женских делах.

Бригитта вышла, прижимая платок к покрасневшему от плача лицу. Элеонора едва скрыла неодобрение. Кого-кого, а Бригитту она сплавит замуж при первом удобном случае. Слишком часто опускает глаза, слишком легко краснеет, слишком явно шарахается от мужчин. Шарахалась до недавнего времени. За кого же её теперь отдать?..

Она встретилась взглядом с Гретой, и на сердце чуть потеплело. Элеонора сдвинула брови в показной строгости:

— Ты должна лучше следить за подругой, Грета. Уверена, она пропускала приём настойки, поэтому так и разволновалась. Пока идёт война, совсем не время зачинать детей. Я не буду её ругать, но ты скажи, чтобы внимательнее следила за собой, да построже скажи!

— Простите, госпожа, но я не смогу.

— Почему ещё?

— Не могу упрекать других в том, в чём виновата сама.

Элеонора с минуту смотрела на неё, медленно осознавая. Положение на доске снова изменилось, одна фишка возомнила о себе слишком много; то, как охотно Грета делила постель с маркграфским мальчишкой и заваривала Элеоноре травы для лёгкого вынашивания, обретало новый смысл.

— Да вы что, издеваетесь обе? — ахнула Элеонора и сама удивилась, как беспомощно это прозвучало.

— Простите, госпожа, но вы давно обещали мне хорошего мужа. Вы же не будете гневаться, что я немного ускорила события?

— Рассветные силы… — Элеонора привстала и снова опустилась в кресло, собираясь с мыслями. — Из полутора сотен достойных воинов ты выбрала недотёпу младше себя?

— Он графский бастард и ученик. Чего ещё желать? К тому же мы неплохо ладим. Он точно не поднимет на меня руку и вообще не будет интересоваться, чем я занимаюсь вне постели. Маркграф непременно велит Такко жениться на мне… если он вернётся. А если нет — не оставит внука своей заботой.

— Грета, Грета, подожди! С чего ты взяла, что маркграф как-то причастен… к… нет, у меня язык не поворачивается сказать!

— Как же иначе? Он держит Такко ближе, чем ученика, но дальше, чем мальчика для утех. Я разузнала, что бастарды могут наследовать титул и земли при условии, что отец письменно признает их и если у них достаточно средств для содержания родовых владений. Господин Оллард скорее отдаст богатства Такко, чем короне, поэтому и обучает его наукам и управлению мастерскими. А если и не признает его, то всё равно устроит при дворе, одарит деньгами, а после совершеннолетия — и титулом. Разве не такой судьбы вы желали для меня?

Элеонора прикрыла глаза. Определённо, сегодня день дурных вестей. Глупая Грета, что она о себе возомнила? Может, всё-таки шутит? Она посмотрела на Грету, и та ответила взглядом, в котором Элеонора узнала себя: своё упрямство, гордость, неодолимую уверенность в своей правоте.

— Присядь, — кивнула Элеонора на стул напротив. — Нас ждёт долгий разговор.

========== 6. В плену прилива ==========

Из деревянной клетки открывался великолепный вид на Ледяное море. Со всех четырёх сторон, если считать и решетчатый пол. Такко сидел спина к спине с Вереном, обмотанный верёвкой толщиной в палец. Внизу колыхалась вода. Когда ветер покачивал клетку, наверху поскрипывало. Такко пытался разглядеть, что там за механизм. Мало что увидел, но понадеялся, что клетка не упадёт раньше времени. Тонуть связанным совсем никуда не годилось.

По левую руку высилась крепость. На отвесной стене отчётливо белела полоса, оставленная приливами. Полоса была ниже потолка клетки, даже ниже плечей Такко, и это внушало надежду.

Первый час они пытались освободиться — ослабить узлы, порвать и даже перегрызть верёвки. Напрасно — связали их умело, как телячьи колбасы. Теперь тело противно саднило, путы кое-где окрасились кровью, мышцы мелко дрожали.

Верен молчал. Даже не ругался, и это было хуже всего. Смотрел вдаль и только дышал тяжелее обычного — Такко чувствовал, упираясь лопатками в его широкую спину. Явно собрался помирать гордо, как воин.

Такко тоже собирался. Но воздух вдруг оказался таким… вкусным, а море таким бескрайним… Такко глазел по сторонам, вбирая взглядом каждую мелочь, и жизнь ощущалась остро, как зимой у погребального костра.

Отлив обнажил множество островков — длинных, круглых, крутых и пологих. Справа показалась песчаная коса. Несколько раз Такко чудилось, что среди островков мелькнул парус, но стоило моргнуть, и он превращался в солнечный блик.

К лучшему. Сверху слышался шорох: там неспешно таскали камни, стрелы и копья, готовясь встречать имперских гостей. А на берегу, на высоком уступе, чётко вырисовывался часовой-лучник. Вот он ненадолго пропал и снова показался — меховая туша с мазком-колчаном за плечом. Хоть бы у Кайлена хватило ума заметить его и предупредить Ардерика! Если он вообще добрался живым…

***

— В крепости вас встретят люди, с которыми торговали, праздновали, быть может, роднились. Люди одной с вами крови. Не щадите их — ведь они не пощадили бы вас!

На Ардерика смотрела сотня глаз — карих, серых, голубых. В них читались вера, решимость, в иных — тень страха и стыд. Как всегда, воины вверяли сотнику свои жизни, он вручал им свою честь.

— Мы предлагали мир, — Ардерик кивнул на Кайлена, впрочем, не встречаясь с ним взглядом. — Шейн дал понять, что хочет войны. Он её получит — во имя мира на всём Севере! Перережем его людей, как скот, который они воровали у вас! Вы лучшие воины Империи! Будьте тверды сердцем, как здешние скалы, холодны рассудком, как горные ручьи, и победа наша!

Сотня отозвалась дружными возгласами. Вот она, истинная опора: чужие шальные глаза, руки, сжимающие мечи и арбалеты, закипающий в груди азарт, предвкушение битвы. Даже тоска по Верену на миг отступила — но только на миг.

Ардерик оборвал гомон взмахом руки:

— Не зевайте. Выступаем с началом отлива.

***

Наверху раздался голос Шейна, а вскоре Такко увидел и его самого — на узкой тропке, по которой сам бы не отважился пройти, не подумав трижды. В руках Шейна была длинная палка, которой он толкнул клетку, чудом удержав равновесие.

— Говорят, у южан принято поправлять здоровье на морях, — заговорил он. — Как, чувствуете целительную силу северного ветра?

— Ты тоже почувствуешь её, когда закачаешься на виселице, — отозвался Верен и с проклятием дёрнулся: палка сквозь решётку ударила ему в плечо. А следом скрипнул блок, и клетка рывком опустилась на пару локтей.

— Вода поднимается и простоит до утра, — бросил Шейн. — А там и ваши заявятся. Погляжу, как вы оба станете держаться, когда они будут топтаться там, на берегу! И что скажет ваш сотник, когда увидит, что его лучший воин похож на мокрую курицу.

Сверху послышался каркающий выкрик старого барона, и Шейн скрылся. Верен выругался сквозь зубы, а Такко беззвучно застонал. Он не просто подставил друга — вся Северная война могла быть проиграна из-за его дурости. Ардерик не сможет спокойно смотреть, как Верена макают в воду, и либо примет унизительный мир, либо совершит другую ошибку.

Верен будто окаменел, только по плечам изредка пробегала дрожь. Такко видел его таким всего раз или два — когда явился от очередных заказчиков избитый и со сломанными стрелами. Верен тогда молча перевязал его и ушёл, а наутро Такко пришлось собирать последние медяки, чтобы выручить друга из тюрьмы. Заказ достался им — вчерашние соперники после кулаков Верена лежали по домам. Даже в суд не явились.

— Слушай меня, — заговорил наконец Верен. — Сейчас мы ляжем и перекатимся к той стенке, что ближе к крепости. А потом к другой. И обратно.

— Зачем?

— Сделай хоть раз, как я говорю! И больше я тебя никогда ни о чём не попрошу.

Такко прикинул расстояние до стены. Клетка и правда слабовата — сказывался недостаток дерева. Если хорошенько раскачать и ударить, да не один раз…

— Да ну! Мы скорее оборвём блок и потонем, связанные-то!

Верен молчал, и Такко наконец понял. Друг не на словах клялся ценить честь выше жизни. И сейчас был готов уйти на дно вместе с этой проклятой клеткой, лишь бы не дать Шейну преимущество.