— Сучье племя! Лестницы, верёвки! — хрипло прокричал Ардерик. — Полезем в окна!
Крюки впустую звякнули о камень — зацепиться было не за что. Снова и снова забрасывали верёвки, но они скользили по стенам, выглаженным ветром и морем. Прикрываясь щитами, люди катили бочки, тащили тележки из ближайшего сарая. Но окна были слишком высоко.
Наконец ворота разошлись с отчаянным скрипом. Таран колотил в узкую щель, пока не полетели щепки и с другой стороны не выпал засов.
Удар справа принял на щит Верен, слева внезапно вырос Оллард — точно тень, ведь сегодня Ардерик тоже держал меч в левой руке.
— Вы наверх, мы в главный зал, — бросил он.
Ардерик первым взлетел по узкой лестнице, шалея от азарта. Короткая яростная схватка — и ступени обагрила кровь, вниз покатились тела. Ардерик прислонился к стене, хватая ртом воздух, и наконец встретился взглядом с Вереном.
— Живой.
— А то.
Слова не шли на язык. Да и не нужны были.
***
Снова над головой смыкался низкий свод, снова впереди маячили двери главного зала. Только в этот раз Такко шёл сам, и сзади был не враг, а Оллард.
— Здесь. — Такко указал на двери.
— Вижу. — Оллард придержал его за локоть, пока воины ломились в запертую изнутри дверь.
С верхних ярусов скатились Верен с Ардериком.
— Откроете? — бросил Ардерик Олларду. — Помнится, с баронессиной дверью вы справились ловко.
— Нет. Здесь засов. Будем ломать. Но осторожно. Шейн наверняка приготовил нам подарок.
— Думаете?
— Уверен. Я бы не сдал свой замок просто так.
— Тащите таран.
Хватило одного удара, чтобы из тёмного проёма пахнуло дымом, потянуло тошнотворной вонью, а следом — вылетели стрелы. Одна ударила Ардерику в наплечник, смяв императорский герб, от второй отшатнулся Оллард, третья вонзилась в пол. В ответ в проём полетел нож Верена, щёлкнули арбалеты.
В зале было тихо. Оттуда медленно выплывали клубы дыма и смрад, будто протухла разом сотня яиц. Оллард поморщился, вытащил откуда-то из-под доспеха безупречно белый платок и приложил к лицу. Встал вплотную к проёму и указал мечом на верёвки, тянущиеся от упавшей двери в глубину зала.
— Я не ошибся. Стрелял не человек. Занятная штука!
— Да гори она… Верен, идём! Будь там кто, давно подох бы от вони! — заявил Ардерик и шагнул в темноту. Оллард и Такко — за ним.
Первое, что они увидели — алеющие угли в середине зала. Потом кто-то вышиб ставни, впустив свет и воздух, и Такко крепче сжал меч. Поднял — и сразу опустил.
За столом сидели трое. Слишком тихо, слишком неподвижно для живых. Старый барон, баронесса и их дочь словно собрались на торжественный обед — чинно сидели в глубоких креслах, руки на подлокотниках, головы чуть запрокинуты. На груди расплывались тёмные пятна.
Между ними прямо на столе тлел костёр. Среди веток лежали багровые камни. Рядом валялся платок, расшитый ландышами.
Из открытого окна потянуло сквозняком, пламя взметнулось вверх. Верен успел первым — скинул толстую шерстяную рубаху, набросил на огонь.
— Киноварь, — заметил он. — Ещё по вони ясно было. А, тьма! Рубаху чужую испортил…
Когда распахнули все ставни, удалось рассмотреть мертвецов. У всех троих были перерезаны глотки и совсем недавно — кровь не успела свернуться.
Ардерик приподнял голову старого барона — один глаз остался открытым и гневно таращился в потолок.
— Семейка самоубийц! Один топится, остальные глотки себе режут. Нынешний барон ещё ничего при таких-то родственничках!
— Самоубийца здесь один, — возразил Оллард. — Вернее, одна. Поглядите, нож только у старой баронессы.
Он осторожно вынул кинжал из мёртвой руки и положил на стол. На лезвии и рукояти подсыхали багровые разводы.
— Похоже, она собрала своих здесь с началом битвы. А когда поняла, что дело проиграно — убила их и зарезала себя. Потрясающая женщина, не так ли?
— Лучше не найти, ага, — процедил Ардерик. — Не хватает ещё одной перерезанной глотки, ох, не хватает!
Он сердито отвернулся к окну. Такко быстро потянул к себе колчан: он так и валялся на столе. Затем обернулся к верёвкам, тянувшимся от дверной ручки. Они вели к лукам, привязанным под потолком. Такко узнал оружие, своё и Кайлена, и подвинул табурет — снять, а прежде разобраться, как крепили верёвки.
— Она рассчитывала, что стол сразу вспыхнет, — продолжал Оллард. — Следом загорятся перекрытия, и замок станет их могилой…
— А киноварь припасла на случай, если мы войдём раньше, чем замок охватит огнём, — подхватил Ардерик. — Но просчиталась.
— Похороним их как подобает, — сказал Оллард. — Где Дугальд? Надо спросить, каков их обычай.
— В море скинуть, вот и весь обычай, — буркнул Ардерик. — Пусть сыночка ищут. Скотина! Третий раз от меня ушёл!
— Побольше уважения, Ардерик. Мы видим закат великого рода. Эслинги запятнали себя предательством, но пусть их звезда закатится красиво… Танкварт, что ты там делаешь?
Такко подвинулся, Оллард осмотрел приспособление и одобрительно покачал головой.
— Готов спорить, узлы завязаны не мужской рукой. Потрясающая женщина! — повторил он. — Достойно умершие заслуживают достойного погребения.
Такко спрыгнул с табурета. Руки, уставшие держать меч, быстро налились свинцом, узлы было не распутать, а резать было жалко.
Оллард прислонился к погасшему — теперь уже навсегда — очагу, и Такко пронзила мысль, что они с Шейном оба опоздали родиться. Лет триста назад были бы королями в своих землях, отчаянно защищали бы границы и пировали бы в крепостях между кровопролитными боями.
Словно услышав его мысли, Оллард поманил к себе. Дождался, когда Такко приблизится почти вплотную, и вложил в его ладонь медальон. Скрёщённые мечи под щитом тускло блеснули, когда Такко надел древнюю монету на шею, ёжась от холода цепочки.
Со двора потянуло дымом, сверху раздался топот и треск дерева. Лиамцы и парни Кайлена громили родовое гнездо Эслингов, мстя за годы немирья.
— Остановите их, Ардерик, — велел Оллард. — Сперва обыщем замок сами. Уверен, найдём много занятного.
***
Зелёная нить была толще белой, и Элеонора осторожно протягивала иглу сквозь тонкое полотно, чтобы не зацепить. На заботливо раскроенных пелёнках расцветали ландыши. Если бы Элеонора вышивала себе, взяла бы рыжие нити для ярких и ядовитых ягод. Но младенцу это ни к чему. Ему достанутся нежные, невинные цветки. И пусть попробует кто упрекнуть, что она вышивает не герб Эслингов! Пусть сами носят на одежде уродливых лосей, а её ребёнок достоин утончённых узоров.
Напротив стояла Бригитта и зачитывала список:
— С Лосиных гор привезли две меры шерсти, с Дальней долины — пять мер, с Красной горы — три…
Элеонора довольно кивала. Чудо, как с уцелевших овец столько настригли. Будет чем расплатиться за имперское зерно, если в этом году вообще придут обозы. Весной так никого и не дождались — купцы боялись войны.
— Это всё, Бригитта?
— Всё, госпожа. На следующей неделе привезут ещё.
Элеонора отложила шитьё, потянулась. С болью в пояснице она уже почти свыклась.
— Подай подушку и медовой воды. И где Грета?
— Простите, госпожа. Она просила дать ей выходной сегодня.
— Не предупредив? Что ж, пусть отдыхает.
В груди кольнуло. Элеонора взяла кубок и сразу отставила.
— Я сама загляну к ней. Попозже. А твоё здоровье как? Всё ещё тревожит тебя?
— Нет, госпожа. Грета была права, виной всему светлые ночи. Простите, что обеспокоила вас.
С улицы послышался шум. Бригитта встрепенулась первой, Элеонора вслушивалась чуть дольше. Приехал гонец с побережья.
Выйдя в холл, Элеонора сразу услышала густой голос Тенрика и сбивчивую речь гонца: