— Велено доложить баронессе…
— Забыл, кто здесь хозяин?
— Не забыл, господин барон, только господин маркграф велел докладывать госпоже баронессе…
Элеонора прервала спор, выйдя из-за колонны.
— Госпожа баронесса перед тобой. Говори, да поскорее.
Лицо гонца разом просветлело:
— Бор-Линге пал, госпожа! Старый барон и баронесса мертвы!
Элеонора прислонилась к стене, ослабев от внезапной радости.
— А Шейн?
— Утонул. Его искали весь день и не нашли.
— Да хорошо ли искали?
— Пешими и на лодках, госпожа.
— Хвала богам, — прошептала Элеонора.
— Ещё велено передать: сотник Ардерик возвращается горами, а господин маркграф сперва поплывёт в Лиам, а потом уже к вам. Вот, письмо передал.
Клочок бумаги скользнул под корсаж. Элеонора перевела дух и наконец ощутила, как окаменел Тенрик и как вздрагивает сзади Бригитта.
— А пленники наши что?
— Живы, госпожа! Запамятовал! Выбрались, с лиамскими кораблями сражались!
Элеонора терпеливо слушала, пока гонец перечислял убитых и раненых, и сразу забывала имена. Война окончена. Окончена.
Посланник наконец ушёл на кухню, получив мелкую серебряную монету. Элеонора жестом отослала Бригитту, светившуюся от счастья, и повернулась к Тенрику:
— Мне жаль.
Он поднял на неё измученные, запавшие глаза.
— Мы похороним твою семью как подобает. Но не забывай, что они изменники — все до одного. Скорбь будет неуместна. Прошу, хоть сейчас покажи, что твоя присяга Империи — не пустой звук!
Тенрик смотрел поверх неё, словно пытался сквозь стены разглядеть родовую крепость, где ему так и не довелось побывать, и услышать семью, так и не признавшую его достойным сыном.
— И ещё одно. Если Шейн всё же объявится, ему не к кому будет прийти, кроме тебя. Ты выдашь его. На благо Севера.
Поднимаясь наверх, Элеонора остановилась у окна и развернула записку. Оллард послал всего две строчки:
«Я выполнил свои обязательства. Очередь за вами».
Элеонора улыбнулась и снова спрятала клочок. Прикрыла глаза и вдохнула так глубоко, что ребёнок недовольно толкнулся. Победа. Этого стоило ждать восемь лет. Осознание приходило медленно, снимая с плеч огромный незримый груз.
Теперь — встретить Ардерика, узнать подробности, затем дождаться Олларда, отправить на юг нового гонца… Как же приятно и правильно ждать мужчин с победой! А она определённо ждала обоих. Они победили, победили! Прошли дорогой крови — ради неё!
На излёте зимы, когда Ардерик был в восточном походе, Элеонора с Оллардом разбирали покои старого барона. Листали книги, изъеденные мышами до такой степени, что не хватало половины страниц, зарисовывали тонкую резьбу опорных столбов, искали тайники. И разговаривали.
— Вы идёте путём сердца, а оно переменчиво и неразумно, — наставлял Оллард. — Следуйте путём крови. Я не призываю вас к войне, я говорю о крови, что течёт в вас. Талларды получили и удержали власть мудростью и осторожностью. Ни один род не дал Империи столько искусных дипломатов, как ваш.
— Мне бы хотелось гордиться иными подвигами — совершёнными на поле боя, а не в зале для переговоров. — Элеонору смешила его серьёзность, она опускала глаза и щедро добавляла в голос лести. — Подвигами, какими гордитесь вы.
— Для этого ваши предки слишком любили жизнь. Даже для герба взяли цветок, который расцветает одним из первых. Слушайте свою кровь, Элеонора. Талларды никогда не правили, но всегда стояли рядом с троном.
— Прежде нам придётся пройти путём крови в самом буквальном смысле, — усмехнулась Элеонора.
— Это предоставьте нам с Ардериком. Ваше дело — удержать власть и вдохнуть в этот край жизнь. Никто не справится лучше.
Прежде чем вернуться в покои, Элеонора заглянула к Грете. Та долго не открывала, а когда наконец распахнула дверь, была бледна, как полотно.
— Я пришлю тебе лекаря, — быстро сказала Элеонора.
— Не стоит, госпожа. Завтра я буду здорова.
В комнате стоял тяжёлый, спёртый воздух. Элеонора уже собиралась закрыть дверь, когда увидела не до конца задвинутый под кровать таз с перепачканными кровью тряпками.
— Иди к Грете и присмотри за ней, — бросила она Бригитте, вернувшись к себе. — Если станет хуже, зови лекаря. И захвати мой ларец со снадобьями, пусть Грета берёт, что нужно. Она мне дороже трав и порошков.
Сейчас, когда фигуры на доске снова заняли свои места, Элеонора не испытывала к Грете ничего, кроме жалости. Не беда, она молода и здорова, у неё ещё будут дети. Ещё пара ходов — и Элеонора возместит ей потерю.
***
Бор-Линге накрыла северная ночь — короткая, светлая. Вода стояла высоко, перекрыв дорогу с берега, и оттого было особенно спокойно. На башне трепетали сразу четыре знамени — имперское, лиамское, Олларда и Ардерика, сшитое Элеонорой.
Под стенами качались на волнах корабли, где спали лиамцы — морской народ не захотел ночевать на берегу. Остальные расположились кто где — в уцелевших сараях, под телегами, просто под стеной, схоронившись от ветра. Замок стоял пустой. В главном зале на дубовом столе лежали трое Эслингов, прикрытые родовым знаменем, и никто не отважился составить им соседство.
Ардерик завалился спать ещё в полдень, сразу после битвы, и теперь таращился в сумерки, потягивая эль. Верен со своим лучником-неразлучником спал под медвежьей шкурой — той самой, которая когда-то дала Адерику имя. Он думал, она сгорела вместе с укреплениями, но Шейн не поленился притащить её в логово как добычу. Раньше Ардерик берёг императорский подарок как зеницу ока. Сейчас былые подвиги и награды потускнели и выцвели. Пусть под шкурой спит Верен, даже для его дружка не жалко. Сразу после боя парней напоили горячим мёдом, растёрли жиром с травами и уложили. В битве-то все держатся молодцами, зато после морское купание может так аукнуться, что мало не покажется. Знал бы Ардерик, что за рыбу поймали в ту клетку, от которой он так спокойно отвернулся на берегу! Всё равно ничего бы не сделал, не успел бы, но кулаки сжимались в бессильной ярости. Посадить бы туда Шейна да самого макнуть!..
Младшего Эслинга искали везде. Лиамские корабли вышли в море сразу после сражения. Раз мальчишкам, в жизни не видавшим морской воды, повезло поймать тягун и спастись, что говорить о Шейне, который знал здесь каждую пядь морской глади! Но сколько ни обшаривали берег и острова, не нашли ни следа. Вода поднялась, опустилась и снова поднялась. За это время можно и насмерть замёрзнуть, если прятаться, скажем, в камышах.
Чуть поодаль сидел Оллард. Его едва было видно за стопкой книг, которые он вытащил из замка. Одна тьма знает, на кой морские бароны держали такую прорву книг — десятка три, не меньше. Были среди них и обычные расходные записи. Оллард листал их, позабыв о сне, и ничто не напоминало, что несколько часов назад маркграф отчаянно рубил врагов, изящно позабыв, что ему велели не высовываться.
— Вот и потерянные мечи, — негромко проговорил он.
Ардерик поднял голову:
— Мечи?
— Да. Помните, вы не могли найти три сотни клинков? Вот они, записаны. Здесь вообще много занятного. Стрелы, копья, припасы… Если бы старый барон выжил, на основании этих записей его можно было бы трижды казнить как изменника. Он несколько лет переправлял в Бор-Линге всё, что могло пригодиться. А потом и сам сюда перебрался, чтобы спокойно готовить мятеж.
Ардерик поднялся, морщась от прострела в плече. Азарт битвы отступил, эль притуплял боль не так сильно, а повязка с мазью помогала ещё меньше. Он уселся рядом с маркграфом, и тот развернул книгу, чтобы удобно было читать. Солнце только зашло, и света хватало.
— Зуб даю, наш барон прекрасно знал, кто перехватил мечи. А жратву он точно слал по доброй воле.
— Не кипятитесь. Дойдёт очередь и до Тенрика Эслинга. Ему придётся хорошо покрутиться, чтобы доказать, что он единственный из всей семейки не помышлял об измене. А нам — проследить, чтобы он не выкинул что-нибудь неподходящее от расстройства.