Ардерик опёрся о стену и уставился в небо. Там кружили чайки и вороны — чуяли мертвецов, но клевать не отваживались. Одна чёрная тень металась вокруг замка, садясь на подоконник главного зала и сразу взлетала снова. Даже птице нечего было делать в Бор-Линге. Людям — тем более. Днём сложат погребальные костры и разойдутся. Ардерик вдохнул солёный воздух, щедро приправленный кровью и тлением. Как просто было пробивать дорогу мечом, как тоскливо будет снова писать отчёты и прошения… Но раз судьба сберегла его и в этой битве, значит, было для чего. Может, чтобы добить Шейна и всё же принести Элеоноре рыжую голову…
— На Перелом он привёл пять сотен с хорошими мечами и камнемётами, — снова заговорил Ардерик. — Смели нас так же легко, как мы их сегодня. Пламя стояло до небес. Самое позорное и сокрушительное из моих поражений. Если бы баронесса не открыла ворота, мы бы сейчас не разговаривали.
— Она всё же вошла в замок первой, — усмехнулся Оллард, кивнув на платок с ландышами, в который снова завернули остатки киновари. — Знаете, повезло нам и всему Северу, что они со старой баронессой оказались по разные стороны игральной доски. Я считал Элеонору слишком мягкосердечной и взбалмошной, чтобы править, однако теперь задумался, не успела ли она перенять от свекрови больше, чем кажется.
Ардерик пожал плечами и тихо выругался от боли: похоже, месяц-другой придётся на манер маркграфа всё делать левой рукой. Мечом-то махать он умел с любой стороны, а управиться с ложкой будет посложнее.
— А здесь пишут, что раньше Лиам граничил с некими землями, которые позже ушли под воду. — Оллард листал уже другую книгу. — Будто эти острова — вершины древних гор…
— Сказки, — фыркнул Ардерик. — Что за книга-то?
— Записки Марта Гернгра, лекаря императрицы Камиллы… — Оллард замолчал и углубился в книгу: верно, наткнулся на что-то очень занятное*.
Над морем всходило солнце. В башнях сменялись часовые. Под шкурой заворочался Верен. Солнце осветило замок, багровые пятна на плитах, ворона, упорно стучавшегося в запертые окна, и с тем пришло осознание победы.
Северная война окончена. Сколько бы ещё ни скрывалось по лесам дураков, верящих в независимый Север, их песня была спета. Никто не скажет перед ними пламенных речей, не вручит доброе имперское оружие, не прокормит долгой зимой. Даже если Шейн спасётся по прихоти судьбы — у него больше не было ничего, кроме имени и чести. Впрочем, какая честь у воина, сбежавшего у всех на глазах!
Ардерик махнул здоровой рукой сменившемуся часовому:
— Принеси ещё эля. И графу налей. Выпьем за победу!
Их кубки соприкоснулись с тихим стуком.
— Я в вас ошибся, — признался Ардерик. — Думал, вы пошли за мной, чтобы уличить в ошибках и всё же выставить виноватым за… всё это. И мечтать не мог, что мы будем биться плечом к плечу.
Оллард холодно улыбнулся:
— Не доверяйте мне, Ардерик. Мы на одной стороне. Но до поры до времени.
— Это ясно, что у вас своя дорога. Но я больше не жду от вас подлости.
Не связывайся со знатью — впору было вышивать на знамени вместо девиза, так прочно усвоил Ардерик эту нехитрую мудрость. Но сейчас, в первое утро в разорённой крепости, не время было лелеять старые обиды.
— Зря, — уронил наконец Оллард. — Я уже обманул вас. Вы ещё долго не поймёте — для вашего же блага.
***
Утром, по низкой воде, стали собираться. Погрузили на корабли книги и остальные ценности, сорвали с петель уцелевшие окна и двери и свалили вместе с прочей деревянной утварью — дров для последних костров отчаянно не хватало. В дело пошли изрубленные щиты, старые тачки, черенки лопат — всё, что нашлось.
Эслингов вынесли во двор прямо на обуглившемся столе. Было легко представить, как зимой за этим столом Шейн обещал вернуть Север, поднимая рог с элем, а старый барон поддакивал. Ардерик сам щедро полил дубовые доски маслом — в дороге можно и сухомятку пожевать, для врага на погребальном ложе ничего не жалко.
Второй костёр разложили на берегу, у самых скал — для павших воинов. Пятнадцать человек — пустяковая цена для такой победы, но славные похороны заслужил каждый.
Убитых камнеедов ещё вечером погрузили в лодки похуже, вывели в море и затопили. Не будет им ни костра, ни могилы. Плоть сожрут рыбы, а кости устелют морское дно.
Оллард стоял у баронского костра и, не отрываясь, смотрел на огонь.
— По-хорошему их бы в корабле сжечь, — проговорил Дугальд. — Всё же морское племя.
— Обойдутся, — буркнул Ардерик. — Пусть спасибо скажут, что вообще хоронят по-человечески.
— Прекрасный обычай — погребение огнём, — проговорил Оллард. — Жаль, осталось только на окраинах. Красиво и благородно.
— Дерева только много идёт, — заметил Дугальд. — Ладно. Пора нам собираться. Вы с нами, граф?
Оллард кивнул:
— Наслышан о лиамских кораблях и не упущу возможности лично оценить их превосходство. И не убирайте далеко сундук с книгами, я просмотрю некоторые в дороге.
— Корабли — оцените! Пойдём потихоньку, у берега, качать не будет. А вот в книги смотреть не советую — точно харч за борт метнёте.
Оллард презрительно изогнул бровь и снова уставился на огонь.
***
Верен стоял у берегового костра. Не всех убитых он знал по именам, но за каждого было обидно, что отдал жизнь за победу, которую не увидит.
Такко протиснулся сквозь круг, встал рядом:
— Маркграф хочет возвращаться морем. Через Лиам.
— Ну и славно. Прокатитесь. Хоть узнаешь, что такое большая вода.
— Ага, — согласился Такко и тут же заговорил о другом: — Я виноват перед тобой. Тебя чуть не убили, и всё из-за меня.
— А я чуть не угробил нас обоих там, в клетке. Забудь, а?
Верену было что высказать другу за всё пережитое. Но не сейчас. Не у погребального огня, на который они снова смотрели со стороны живых. Они снова были вместе, бились плечом к плечу, вместе вырвали у Севера долгожданную победу. Разве можно было ругаться, пусть и за дело?
Пожелай Верен найти слова для того, что испытывал сейчас — не смог бы. Скорбь, ликование, усталость — всё сплелось в чистое, звенящее чувство. Через несколько дней они вернутся в Эслинге, отметят победу, как полагается, и снова разойдутся. Придётся снова обходить стороной предателя-барона, отводить глаза от баронессы, носящей наследника Ардерика… Зато там была Бригитта, и Верен зажмурился от затопившего его тепла.
Он кивнул Такко, приглашая отойти к скале. Друг недоуменно кивнул на костёр.
— Их память мы ещё почтим. А когда с тобой поговорим, непонятно.
— Я эти полгода ходил, как дурак, — начал Такко, когда большой валун скрыл их от посторонних глаз. — Ты мой друг, я тебе всем обязан, без тебя пропал бы. Не скрывал от тебя никогда ничего. А тут… ну…
Верен остановил его жестом.
— Я тоже храню чужую тайну. И рад бы довериться, но не могу. Знаю, что не проболтаешься, а всё равно не дело это. И ты свои тайны храни. Дружбе это не помеха.
Такко низко опустил голову, явно подбирая слова.
— А, всё равно красиво не скажу! Я хотел, когда война кончится, предложить тебе смешать кровь. Как раньше делали. И вот…
Верен не сомневался ни мгновения.
Кровь текла по сомкнутым ладоням, капала на землю.
— Как бы ни развела нас жизнь, я всегда буду твоим другом, — проговорил Такко, зажмурившись. Открыл глаза и виновато огляделся: — Надо было, наверное, как-то получше всё обставить…
Верен махнул свободной рукой:
— Я клятву Рику первый раз знаешь как давал? Стыдно вспомнить. Зато от сердца. Не бери в голову. Хорошо, что здесь и сейчас.
У костра затянули поминальную песню. Запах дыма и горящей плоти перемежался со свежим морским ветром.
— Когда уходите?
— С приливом. Будем в Эслинге через неделю-две.
Такко уходил по обнажившейся тропе к замку, где сквозь ворота виднелась высокая фигура маркграфа. Сердце Верена рвалось на части, и в то же время он никогда не чувствовал себя настолько на своём месте. А с Такко они теперь никогда не расстанутся — пусть между ними лягут все моря и горы Империи.