— Зачем? Погоди. Я ничего не понял.
— Зато я понимаю! Ты воин. Мужчина. Вольный ветер. А я… да у тебя в каждом городе…
Она всхлипнула и шагнула к двери; Верену хватило протянуть руку, чтобы привлечь к себе, обнять, а узелок забрать и бросить на постель.
— Я говорил, что женюсь на тебе? С самого начала говорил! Куда ты собралась, глупая? Передумала за меня выходить?
— Дурак! Передумала, как же! Пусти, я же вижу, что ты не рад!
Верен легко поднял её, посадил на лежанку, присел перед ней, чтобы смотреть в глаза.
— Тебе — рад. Новостям твоим рад. Я как раз думал, что со дня на день нам с Риком заплатят и можно будет думать о свадьбе. Только сейчас куда мне тебя привести?
Бригитта молчала и отворачивалась. Верен поцеловал её в мокрую от слёз щёку и осторожно стиснул за плечи.
— Ладно. Что-нибудь придумаем. Без крыши над головой не останемся. Вытри слёзы и возвращайся в замок. И спроси баронессу, когда можно с ней поговорить.
— В замок я не вернусь. И баронессе говорить не смей.
— Да почему?
За стенкой стукнула дверь — от Рика ушла Грета. Верен слышал её наставления — слов не разобрать, только голос — и не мог понять, почему Бригитта ещё ниже опустила голову. Что она себе надумала, чего боится так, что и сказать не смеет? Эх, Такко бы сюда, он кого хочешь разговорит! А Верен только и мог, что держать за руки и смотреть в заплаканные глаза.
— Ты боишься, что баронесса рассердится?
— Не говори о ней! И с ней не говори! Я нарочно ушла, пока не видно…
— Послушай-ка. Я сражался за неё. Я обучил для неё целый отряд. Я взял в плен Шейна. Пусть попробует отказать!
— А вот и откажет! Она всё может!
— Тогда… Тогда к маркграфу пойду. Говорят, баронесса делает всё, что он советует.
— А я слышала, это он пляшет под её дудку.
— Вот и проверим. — Верен поднялся, сам удивляясь, откуда взялась решимость. — Не реви. Отдыхай лучше. Вечером с ней поговорим. Ещё Рика возьмём, его баронесса точно послушает.
«Потому что сама носит его ребёнка и не откажет при нём», — мысленно закончил он. Надо бы расспросить Грету, как и что вообще… Это с жеребыми кобылами просто: корми за двоих и от работы береги, а с девками поди разбери, что можно, что нельзя. Он чмокнул притихшую Бригитту в макушку и постучал к Рику.
***
Половину имперского войска отправили в Северный Предел и оттуда домой, чтобы не опустошить только что наполненные кладовые Эслинге. За воинами ехали обозы, гружёные шерстью, воском и мёдом. Барон отбыл на восток, чтобы подготовить деревни к приёму высокого гостя, а канцлер выразил желание посетить Лиам. Оллард отправился с ним, и Такко, конечно, тоже.
— Ты не поедешь, — заявил ему Оллард накануне. — Ривелен тебя видел и хватит с него.
«Канцелярия идёт по твоему следу. Они знают, что ты жил у меня и мог что-то видеть», — говорил Оллард, когда только приехал на Север. Тогда у Такко кровь стыла в жилах от одной мысли, что столица может добраться до него, единственного свидетеля преступления. Но с тех пор утекло слишком много воды.
— Я не боюсь, — так же уверенно заявил он в ответ. — Что мне, всю оставшуюся жизнь от него бегать?
— Нет. Но в замке ты в большей безопасности.
— Если речь только обо мне, я поеду.
Оллард неопределённо качнул головой, и теперь дорога на Лиам снова ложилась под ноги — знакомая до поворота. Такко с нескрываемым превосходством смотрел, как карету канцлера на руках переносят через топкие и каменистые участки пути. Высокий гость плохо ездил верхом и откровенно побаивался лошадей, и это делало его чуть менее опасным.
— Твой друг собирается жениться, — вдруг бросил Оллард.
— Ага. А вы откуда знаете?
— Весь замок знает. Особенно после того, как его невесту искали весь вечер, пока они не явились к баронессе втроём: беглянка, счастливый жених и Ардерик. Ты не завидуешь?
— Верену-то? Вот уже нет! — Такко даже рассмеялся. Он скорее сунет голову в петлю, чем позволит затащить себя в ратушу. Особенно сейчас, когда впереди столько занятного.
— И по подруге не скучаешь?
Такко задумался. Ему не хватало Греты, её жарких ласк и податливого тела. Но после Бор-Линге она ни разу не подошла, даже глаз на него не подняла. Ну и тьма с ней.
— Как не скучать! Но всё же не так, чтобы жениться.
— Правильно. Успеешь ещё.
Лиам встретил запахом моря и белыми пятнами парусов. И накрытыми на всю улицу столами с неизменными бочками эля.
— В этот раз будем лить под стол, — шепнул Оллард, и Такко не сдержал смешка. Бравые имперцы точно перепьются, а утром он ещё и вызовет кого-нибудь состязаться в стрельбе — чтобы не задирали нос! До женитьбы ли тут!
Вечером лиамцы растаскивали по домам и навесам имперских воинов, не выдержавших их сокрушительного гостеприимства. Оллард церемонно беседовал с Дугальдом; судя по жестам, обсуждали они корабли. Канцлера за столом не было, он ушёл первым, сославшись на усталость. Слабак! Такко осушил очередную кружку ягодного взвара и отошёл в тень конюшни.
С каждым днём темнело всё раньше. На небе зажигались первые звёзды. Такко завязал штаны, поправил пояс и хотел вернуться к столу, но дорогу преградила высокая тень в доспехах.
— Господин Ривелен хочет поговорить с тобой, — уронила тень и подтолкнула Такко к ярко освещёному дому.
— Принесите для секретаря маркграфа Олларда стул и вина, — распорядился канцлер, пока Такко переминался в дверях.
Свечи освещали лишь стол с бумагами и руки, оставляя лицо Ривелена в тени. Принесли стул; Такко уселся, стараясь держаться как можно увереннее. Секретарь маркграфа Олларда — звучало солиднее, чем помощник или ученик, как звал его обычно сам Оллард. Это было ближе к пышности, которую привезли с собой столичные гости. И недвусмысленно указывало — нужно быть осторожным.
— Ты действительно рисовал чертежи, подписанные твоим именем?
— Да.
— Превосходная работа. Отец дал тебе неплохое образование, верно?
— Да.
Такко смотрел на стол, будто не решаясь поднять взгляд, и боковым зрением канцлер был виден отчётливее. Он разглядывал Такко с головы до ног, будто высматривал что-то в чертах лица, телосложении, жестах.
— Трудно было?
— Нет.
— Нет?
— Мне нравится чертить.
— Маркграф тебе платит?
— Я учусь у него, это достаточная награда.
— Хороший ответ. Интересно, как простой лучник удостоился чести помогать самому маркграфу Олларду?
— Мой отец дал мне хорошее образование.
— Это мы уже выяснили. А зачем ты украл серебро? Там, в Эсхене?
— Я не крал.
— Очевидно, ты не сталкивался с работой императорской канцелярии. Это не очень похоже на работу эсхенского судьи или того человека, который чуть не повесил тебя за контрабанду.
Такко беззвучно обругал себя: недоумок, и зачем он везде назывался своим именем! Удивительно, как отец его не нашёл. Не иначе благодаря тому, что вся прыть в судебных делах досталась канцелярии, а не местным судьям и стражникам.
— Я ничего не крал. У нас вышла размолвка со слугой маркграфа. Я его обругал, а он отомстил.
— После чего ты оказался в услужении у маркграфа.
— Ну да. Я должен благодарить того слугу, что помог мне попасть в замок.
Канцлер неожиданно наклонился вперёд, в световое пятно. На его лице было написано сочувствие и участие.
— Послушай. Здесь нет свидетелей. Ты можешь рассказать мне всё.
— Что рассказать?
— Что ты видел в замке. Как пытался сбежать. Как тебя удержали. Чем угрожали. Расскажи. Здесь тебе ничего не грозит.
Кто бы подумал, что императорский канцлер может говорить так мягко и ласково. Такко пожал плечами:
— Мне никто не угрожал.
— Не бойся. Расскажи всё. А я попробую понять, почему он выбрал именно тебя.
Такко поднял взгляд, напустив на себя самый простодушный вид, какой мог.
— Это я его выбрал.
— Что?
— У нас дома были часы с гербом Оллардов. Циркуль над шестернёй. Я ещё читать не умел, а герб знал. Потом ещё приносили чинить разное: шкатулки с музыкой, прочее… и всё с этим гербом. Я с детства хотел работать у маркграфа. Хотел тоже собирать механизмы. Это занятнее и достойнее, чем лить перстни и гранить самоцветы. Вот и сбежал. Потом уже понял, что никто не возьмёт на такую работу мальчишку с улицы. Охранял обозы, занимался всякой ерундой…