— Велите открыть ворота, — резко бросила Элеонора начальнику стражи. — Быстрее!
Тот с извиняющимся лицом кивнул на барона. Эслинг же отвернулся с каменным лицом.
— А ведь ты расстроен, что Шейн уцелел, — негромко проговорила Элеонора, подойдя вплотную. — На словах ты верен брату, но в сердце у тебя чёрная зависть. Ведь это его чествуют люди, пока ты отсиживаешься за каменными стенами. Ведь это его похвалит отец, когда он вернётся, покрытый славой…
— Пошла прочь, — бросил Эслинг сквозь зубы. Поставил ногу на неприметную ступень, подтянулся и решительно высунулся из-за зубца: — Шейн! Брат мой!
Ответом ему была стрела, с визгом ударившая в камень зубца. Эслинг уставился на царапину, словно не веря глазам. Шейн внизу оставил попытки разобраться с имперским оружием и снова натягивал лук.
— Спускайся, брат! — заорал он. — Спускайся и проверим, кто из нас достоин править Севером!
Эслинг обвёл глазами разорённые укрепления, камнемёты, которые медленно ползли к замку… Стрела снова выбила искры из камня рядом с ним.
— Уведите оттуда барона, — велела Элеонора стражникам. — Братья поговорили достаточно.
Эслинга под руки спустили со стены.
— Я не хотел войны, — тихо выговорил он. — Видят боги, не хотел. Шейн…
— Война не спрашивает позволения войти, — холодно проронила Элеонора. — Ты лгал и изворачивался до последнего. Ты предал всех, кому клялся в верности в тронном зале императорского дворца. Теперь тебя некому защитить. Кроме героев, которые готовятся встретить смерть у твоих ворот. Ты слышишь, Тенрик? Они пришли умереть — за тебя и твои земли. Открыть ворота?
Эслинг растерянно кивнул, не сводя глаз с царапины на зубце. Начальник стражи махнул рукой стоявшим на воротах, и Элеонора мигом подобрала юбки и кинулась по лестнице вниз.
***
Когда стало ясно, что ворота замка заперты, а на месте лагеря вспыхнул костёр, Верен некстати вспомнил, как похожий костёр разжигали дома на Середину лета. Той ночью он ходил на деревенское кладбище, чтобы доказать, что уже взрослый, и отсвет костра служил ему маяком. На миг мелькнуло сожаление, что упокоится он не под родными дубами и липами, а в чужой и холодной земле. В следующий миг засов лязгнул, и тяжёлые створы толкнулись в крупы лошадей.
Отряд въехал во двор, пятная кровью каменные плиты. Полтора месяца назад этот двор встречал прославленную сотню; сегодня он приютил лишь четверть от неё.
Ардерик тяжело спешился и не сразу отпустил седло. Будто хотел уткнуться в него лицом. Наконец бросил поводья конюху, хлопнул лошадь по крупу и повернулся туда, где уже стояла Элеонора. Встретился с ней взглядом и хотел что-то сказать, но за её спиной вырос барон. На миг показалось, что Ардерик сейчас преклонит перед ним колено… но сотник только вздёрнул подбородок и положил руку на эфес меча.
— Я поклялся не переступать порог этого замка, — проговорил он. — Но теперь у нас как будто общий враг.
Эслинг чуть наклонил голову и повернулся к отряду спиной. Ардерик пошатнулся, его подхватил Верен. Элеонора махнула рукой, и слуги увлекли воинов в замок.
В закрытые ворота со стуком ударили стрелы. Коротко и зло, как плевок.
Комментарий к 9. Камни и щепки
Перьер, требушет — виды камнемётных машин.
========== 10. Новые имена ==========
Утро после битвы выдалось тёмным, как бочка со смолой. Когда Верен проснулся, вокруг царил непроглядный мрак. Было непривычно тихо. Плечо и колено неудобно упирались в дощатые стенки, будто он лежал в узком ящике. Спросонья Верен дёрнулся, рванулся в тесноте, недоумевая краем сознания, когда успел заслужить отдельную богатую могилу; нажал плечом, стенка подалась со страшным скрипом, и он вывалился на что-то твёрдое, зашипев от внезапной боли в ноге. Дико огляделся, на ходу выхватив нож; упёрся взглядом в тлеющий камин и в человека, так же ошалело вскинувшегося с наполовину вынутым из ножен мечом.
— Тьфу ты пропасть, — выругался человек голосом Ардерика и отложил оружие. — Ещё один…
Верен смущённо убрал нож и огляделся. Комната была небольшой, но богато убранной: стены украшали гобелены, едва различимые в тусклом свете камина, под потолком и на стенах угадывались светильники. Позади, поскрипывая, качались на петлях резные дверцы, из которых Верен и выпал.
— Что это?
— Спальный шкаф, — отозвался Ардерик. — Местные считают, что так теплее. По мне так лучше на полу.
Верен удивлённо хмыкнул и придержал дверцы, чтобы не скрипели. Мысли путались, хотелось пить. Повязка на ноге пропиталась кровью и гноем.
— А где Такко?
— Вывалился из этого же шкафа пару часов назад и ушёл, — буркнул Ардерик. — Не имею представления куда. Ложись. Ещё рано.
Он похлопал по полу рядом с собой. Верен прихватил из шкафа одеяло и тоже устроился у камина. Но уснуть не смог. Смотрел на тлеющие поленья и видел горящую крепость. Их крепость. Построенную и его руками тоже.
Воспоминания накатывали одно за другим вязкими волнами. Как отстреливались у ворот, уже потеряв надежду спастись, как уже во дворе Ардерик осел ему на руки и как невыносимо долго расстёгивались ремни на латах, закосневшие на холоде. Верен помнил, как обрадовался, когда оказалось, что сотника ослабили не раны, а усталость и горечь поражения; и как удивился, обнаружив, что за ним самим тянется кровавый след. Потом в лекарской стало тесно и жарко, где-то в углу обнаружился Такко, стягивавший доспех, под которым рубаха пропиталась кровью. Верен так и не смог вспомнить, как был ранен друг, но едва ли тяжело, раз уложили его в комнате, а не в лекарской. А раз ушёл утром на своих ногах, значит, и вовсе ничего особенно серьёзного. Верен прикрыл глаза, и из тьмы под веками мгновенно выплыли залитая солнцем пустошь и камнемёты, ползущие по свежему снегу.
— Спи, — Ардерик легко коснулся его плеча. — Бессонницей делу не поможешь.
Сон не шёл, а картины перед глазами становились всё ярче. Верен дождался, когда дыхание сотника станет ровным и тихим, и поднялся. Дохромал до окна, стараясь не шуметь, и осторожно открыл ставни.
Город, лепившийся к стенам замка, горел. Пылали дома, сараи, утварь, сено — всё, что не успели вывезти. Люди Шейна жгли всё. В свете пожара было видно, что по двору мечутся люди с вёдрами и поливают замковую стену, землю рядом с ней и горящие клочья, летящие со стороны города. Окна выходили на юг, укреплений отсюда видно не было, но нечего было и надеяться, что их не спалят дотла.
Краем глаза Верен уловил движение у камина и обернулся. Ардерик не спал, он смотрел на окно, опёршись на руку, и на его лице читалось то же отчаяние, что переполняло сейчас Верена. Они встретились взглядами, сотник крепче сжал губы и отбросил одеяло:
— Идём.
Изрядно поплутав по запутанным коридорам, они выбрались во двор и поднялись на северную стену.
В лагере пылал костёр до небес. Смолистые сосновые бревна горели с громким треском, рассыпая в чёрном небе яркие рыжие искры. Ветер доносил до замка крики и песни северян, а ещё — запах палёной плоти. Костёр Перелома стал погребальным для имперского войска, и казалось, что самая длинная ночь в году никогда не кончится.
Ардерик и Верен смотрели на горящие укрепления, пока небо не посветлело, а лёгкие облака не налились рыжим и розовым. Смотрели молча, изредка указывая друг другу взглядом или едва заметным жестом, но чаще и этого не требовалось — всё было понятно без слов. Сотни две или три северян пировали на пустоши: опустошали кладовые, тратили припасы, отвоёванные с таким трудом, жгли месячный запас дров, для которых особо валили сухостой…
— Знать бы, брали ли они пленных… — пробормотал наконец Ардерик. Верен молча кивнул. Вчера не досчитались слишком многих из тех, кто считался лучшими воинами в сотне: трёх метких арбалетчиков, десятника лучников и чернобородого Храфна, бывшего правой рукой Ардерика. Выкупать пленников было не на что, но Элеонора наверняка не отказалась бы помочь.