Его назначали обходить нижние коридоры чаще других. Сын ювелира, ребёнком он облазал столько пещер и старых шахт, что не боялся ни темноты, ни каменной толщи над головой. Путаные ходы Эслинге могли в буквальном смысле загнать в тупик любого, кто прожил здесь меньше года, но Такко как-то ориентировался и плутал реже остальных, не переставая удивляться, насколько баронский замок не похож на замок маркграфа Олларда. Тот был построен по единожды выверенным чертежам и напоминал хорошо продуманный механизм. Новые наследники могли возводить и разрушать перегородки, обновлять внутреннее убранство, но общий вид оставался неизменным. Эслинге же словно был символом вечного раздора в семье. Каждый следующий владелец пристраивал комнаты и стены и прокладывал проходы и лестницы, никак не сообразуясь с уже имеющимися. Ничего общего с размеренной чёткостью, сквозившей в каждой линии Оллардовского владения.
Такко зябко передёрнулся и резко обернулся, весь обратившись в слух — в боковом проходе отчётливо слышались шаги. Тихие, но хорошо различимые. Такко неслышно отступил к освещённому коридору, чтобы позвать подмогу, но никого не увидел. Видимо, другие воины таились во тьме; кричать же Такко не решился, боясь спугнуть незваного гостя. Положив стрелу на тетиву, он так же неслышно направился в проход.
Кто-то ступал по каменным плитам, не слишком таясь, но чем дальше Такко вслушивался и всматривался в кромешную тьму, тем яснее понимал, что звук идёт не из прохода, а из-за стены. Он осторожно отпустил тетиву, чтобы свободной рукой ощупать кладку в поисках двери или непрочного места, но внезапно раздались шаги уже в главном коридоре, и они были знакомыми. Пришлось выбираться на свет, на ходу пряча стрелу.
— Замёрз, лучник? — Дарвел обходил посты перед сменой караула. За его плечом стоял сменщик — парень из замковой стражи. — Что, тихо было?
Такко коротко рассказал о шагах. Дарвел нахмурился:
— Идём.
Свет трёх факелов озарил каменный коридор с низким сводом. Прятаться здесь было негде; дверей и ниш тоже не было. Шаги за стеной были едва слышны и вскоре стихли совсем.
— Он уходит, — прошептал Такко. Дарвел кивнул и сделал знак возвращаться.
— Скверно, — сказал он, снова оказавшись в освещённом коридоре. — Забеги-ка к Мюру, скажи, чтобы шёл сюда с братьями. Удвоим караулы.
— Простучать бы стены, — сказал Такко. — Лазутчик явно искал проход…
— Это мы уже с господином Тенриком разберёмся, — Дарвел как-то сразу подобрался, посуровел и махнул рукой. — Иди, позови парней и отдыхай. Да держи язык за зубами! Может, шаги слуховой трубой принесло! Нечего зря пугать народ…
«Маркграф доверял мне побольше, чем старые ходы», — крутилось в голове у Такко, пока он поднимался наверх. Мысль была дурная и недостойная, но упорно вертелась в голове, как детский волчок. Такко отлично помнил, что едва не поплатился жизнью за маркграфские тайны, а подвальная мастерская до сих пор являлась ему в кошмарных снах. Но всё же с каким удовольствием он облазал бы подземные ярусы, измерил бы извилистые коридоры шагами и мерной бечёвкой, вычертил бы их на планах! В непредсказуемых изгибах и поворотах была своя красота, они так и просились на бумагу.
Внезапно его словно обдало ледяной водой, а внутренности скрутило в тугой комок. Страх сдавил горло, лёг на плечи невыносимой тяжестью. Захотелось свернуться клубком, спрятаться, оказаться где-то очень далеко… Хотя дальше северных рубежей Империи деться было, пожалуй, и некуда. Такко упрямо выпрямился и на миг прикрыл глаза. Под веками плясали блики на латунных шестернях.
«Хватит с тебя тайн», — одёрнул Такко сам себя и решительно зашагал дальше. Тем более, широкий коридор приближал его к кухне, откуда даже в эти ранние часы одуряюще пахло едой, слышались голоса и неизменный стук посуды. Есть не то чтобы очень хотелось, но от близости тепла и уюта ледяные клещи в груди постепенно разжимались.
Коридор, ведущий к кухне, как всегда, был набит людьми. Беженцы из города сидели на полу, благо здесь было теплее, чем в других коридорах. Кажется, кое-кто из них здесь и спал — то ли в замке не хватило комнат на всех, то ли людям было спокойнее рядом с кухней. Такко прошёл мимо них, остановился перед дверью одёрнуть рубаху и отряхнуть штаны и замер, услышав обрывок фразы, в сердцах брошенной кем-то из поваров:
— Всё зло с юга!
— Столько лет жили мирно, — поддержал его второй, — а теперь и за ворота выйти не смей…
— Свалились на наши головы…
— Они нам войну, а мы корми их и коней ихних, — ворчал уже третий голос. — Наши-то бароны хоть и худой мир держали, а всё же…
Такко нестерпимо хотелось распахнуть дверь и напомнить поварам, кто сторожит их сон и вообще всячески радеет об их безопасности. Ему стоило большого труда убрать ладонь с дверной ручки. Как бы ни было обидно, ругаться с теми, кто дал еду и кров, не годилось. Он развернулся и зашагал прочь. Лучше было зачерпнуть овса из лошадиной кормушки, чем просить на кухне.
У выхода мороз немедленно забрался под тёплую рубаху, облепил ноги враз заледеневшими штанинами. Такко крепче запахнул плащ, распахнул тяжёлую дверь и столкнулся с Вереном.
— Вот ты где! — обрадовался Верен. — С караула? А я лошадей проверял. Всё дуешься? Идём перехватим чего-нибудь, пока есть время, да поговорим наконец.
— Давай! — Ледяные клещи разжались окончательно, а с плеч словно гора свалилась. С Вереном давно пора было поговорить. — Только не на кухне…
Такко коротко пересказал услышанный разговор, и Верен нахмурился:
— Ну и дела. Надо сказать Ардерику. Он говорит, хуже нет, когда нельзя доверять лекарю, повару и оружейнику.
— Верен, погоди! Куда спешить? До завтрака всё равно не меньше часа. Я зря тебя обидел тогда, ты прости…
— Да ну брось. Давно забыл. Поболтаем непременно, только давай сперва к Рику, а то у меня сердце не на месте.
— Он тебя после не отпустит! — едва ли не с отчаянием возразил Такко. — Верен!
— Отпустит. Догоняй! — только и бросил Верен.
Такко уткнулся обречённым взглядом в захлопнувшуюся перед ним дверь, отвернулся и зашагал к конюшне. И только вечером, проснувшись к очередной страже, вспомнил, что ничего не сказал Верену о шагах в подземелье.
***
— Вы почти не прикоснулись к завтраку, — Элеонора шла по коридору, легко опираясь на руку Ардерика. — Еда была плохо приготовлена или вас что-то гнетёт?
Ардерик объяснил, и Элеонора успокаивающе улыбнулась:
— Жаль, что вам пришлось услышать кухонные сплетни. Это не делает чести нашему дому. Однако опасаться нечего. Северяне столько голодали в прошлом, что ни за что не посмеют отравить даже злейшего врага. Еда для них святое. Скорее, воткнут нож вам в спину, но еду не испортят.
На лице Ардерика явно читалось недоверие, и Элеонора улыбнулась уже более открыто:
— Прошу вас, не волнуйтесь. Я знаю, о чём говорю. Я тоже чужая здесь, Ардерик, и местным было трудно меня принять. Признаться, и сейчас моё имя нередко окружают такими же нелестными выражениями, как ваше.
— Но почему? Ведь северные бароны сто лет как женятся на уроженках Империи. Да в местных жителях течёт столько имперской крови, что странно вообще звать их северянами!
— Не всё так просто.
Элеонора поймала себя на том, что теребит пальцами кольчужную вязь. Удача была на её стороне: сотник сам дал ей повод для разговора, который она с таким тщанием продумывала ночью. Она глубоко вздохнула и убрала пальцы с наруча Ардерика, крепко сжав их под накидкой.
— Я хочу вам кое-что показать. Вы справедливо заметили, что кровь северян сильно разбавлена, поэтому тем из них, кто хотел держаться корней, приходилось полагаться исключительно на обычаи. Бароны Эслинге издавна собирали разные занятные вещи, напоминающие о ныне забытых традициях. Мне удалось раздобыть кое-что, что может вас заинтересовать, а заодно, надеюсь, убедит в надёжности здешних поваров.