— Я пришел напомнить госпоже баронессе о приличиях, — проговорил он. — Но после такой встречи упрёки — последнее, чем хочется заниматься.
Он прошел к постели, на ходу расстегивая пояс, налил вина и залпом осушил кубок.
— У моей жены лучшее вино на всем Севере, — заявил он, и Элеонора улыбнулась, уловив двусмысленность его слов. Постель была ее полем битвы, тонкая рубашка — доспехом; в кубках алело густое вино, а вместо лязга оружия её шаги сопровождал легкий перезвон украшений. Она скользнула в постель вслед за мужем, служанки опустили полог и вышли, плотно закрыв за собой дверь.
Тенрик храпел, когда Элеонора выбралась из-под одеяла и опустила ноги на устланный шкурами пол. Кувшин был пуст, угли в жаровнях почти прогорели. Битва определённо была выиграна.
Сердце стучало, но не от близости, а оттого, как удачно всё складывалось. Элеонора надела толстые кожаные перчатки, которыми пользовались ее служанки, взяла ближайшую к спящему мужу жаровню, совок и зачерпнула из камина свежих жарких углей. Затем достала из тайника ларец и в нерешительности уставилась на камни. Сколько же взять?.. Когда Шейн впервые показывал камни, у него был всего один. Элеонора выбрала камень поменьше и решительно опустила на угли. Подумала, метнулась к дровяному ящику, сгребла со дна щепки и, отворачивая лицо, высыпала сверху.
Сухое дерево занялось сразу. Элеонора схватила меховую накидку и вылетела за дверь, успев придать лицу спокойное и несколько утомленное выражение.
***
Служанки не ждали под дверью. Судя по доносившимся из-за стены голосам, сидели в соседней комнате вместе с пришедшими с Тенриком стражниками и болтали о том, о чем только и можно болтать, проводив супругов на ложе. Элеонора опустилась на узкий диван и прикрыла глаза. Сердце колотилось, как у пойманной птицы; она едва сдерживала дрожь в руках и боролась с соблазном приоткрыть дверь и заглянуть. Завтра Тенрик проснется больным или… Элеонора поднялась и принялась мерить шагами комнату. В который раз она заново перебирала свои действия: камень был один, комната — достаточно велика… Ардерик был прав, следовало сперва испытать камни, но другого столь удобного случая могло и не представиться.
Элеонора вздрогнула, когда из-за двери послышался надсадный кашель. За ними последовали грубая ругань, грохот переворачиваемой мебели и, наконец, тяжёлые шаги. Дверь распахнулась, и Тенрик втащил Элеонору в комнату раньше, чем она сообразила убежать.
— Ты клятая подстилка! — проорал он. Его душил кашель, и дальше он сыпал короткими, хлесткими словами. — Сука! Тварь!
По комнате расползался удушливый и гнусный запах, вонь, которая не разбудила бы только мертвецки пьяного. Элеонора выхватила взглядом перевернутую жаровню, угли, от которых по шкурам расползались язычки пламени, а в следующий миг вспыхнуло и перед глазами — Тенрик с размаху ударил её по лицу. В горле защипало, из глаз потекли слезы, но не от боли и обиды, а от едкой вони.
— Братец подкидывал мне эту дрянь в очаг каждый месяц, когда мы были детьми, — выговорил Тенрик между приступами кашля. — Ты решила поиграть в те же игрушки? Так играй!
Дверь захлопнулась, в замке щёлкнул ключ. Элеонора кинулась к окну, непослушными пальцами откинула крючки и распахнула ставни. Затем схватила покрывало и принялась хлестать огонь на полу. В дверь стучали, дёргали; наконец, ключ повернулся и служанки, все пятеро, кинулись на помощь.
— Мы постелим вам в первой комнате, госпожа. Выпейте воды.
Проворные руки укутали ее, поднесли к губам сперва воду, затем целебный, унимающий кашель настой, приложили к лицу завёрнутый в полотенце снег.
— Жаровня стояла слишком близко к постели, а я слишком усердно предлагала барону вино, — пояснила Элеонора, приняв из рук служанки чашку и с горечью убедившись, что руки мелко и противно дрожат. — Боюсь, он истолковал мои намерения превратно. Мне лучше, благодарю. К утру я буду здорова.
Завтра можно будет улыбаться, сокрушаться об испорченных шкурах и покрывале, беспокоиться о здоровье служанок, приводивших спальню в порядок. Сегодня же Элеоноре оставалось только свернуться клубком под одеялом и дать наконец волю слезам, лившимся уже не от едкого дыма. Ардерик был прав, снова был прав — человеку, давшему камни, нельзя было доверять. Шейн снова всё просчитал, он знал, что Элеонора не удержится от соблазна. Знал, когда уезжал, когда обнимал ее в беседке… Они были врагами с самой первой встречи, и завтра Элеонора примет это как само собой разумеющееся. Но сейчас по щекам текли слезы оттого, как глупо она себя выдала. План, такой простой и изящный, рухнул. К Тенрику теперь будет не подобраться — больше он ей не доверится. Камни, которые она считала тайным оружием, оказались детской игрушкой. Девиз предков — «Иди осторожно» не лгал. А больнее всего сверлила сердце глупая и постыдная мысль о том, что Шейн никогда, ни единого мига её не любил.
Комментарий к 3. Снег и огонь
Киноварь при нагревании выделяет сернистый газ, который вызывает раздражение в глазах и горле и кашель, а ещё специфически пахнет. За консультацию спасибо Великому Соколу https://ficbook.net/authors/615499. Без неё Тенрика может и траванули бы )
========== 4. Иглы и мечи ==========
Небо на юге ещё не начало светлеть, когда Элеонора проснулась от шороха за дверью. На миг затаилась в постели, оглядывая непривычный потолок над головой. За дверью кто-то возился. Разом вспомнив вчерашний день, Элеонора села и потянулась за накидкой.
Имперский закон предписывал казнить отравительниц в кипящем масле, и не будь Элеонора по рождению выше мужа, он имел бы право вынести приговор на месте. Сейчас Тенрик запросто мог запереть её в подземелье в ожидании суда равных — то есть по меньшей мере до весны. На его месте она не пренебрегла бы этим правом.
Однако вламываться в комнату никто не спешил, и Элеонора хлопнула в ладоши, поднимая служанок. Следовало привести себя в порядок, а ещё надо было как можно скорее предупредить Ардерика, что план провалился. При этой мысли Элеонора закусила губу, чтобы не застонать от собственной беспечности. Если бы она послушала его вчера…
— Грета, — обратилась она к служанке, расплетавшей ей ночную косу, — когда пойдёшь за водой, найди сотника или его оруженосца.
Девчонка понятливо кивнула и метнулась к двери, но та отворилась навстречу, и Элеонора поднялась, едва успев запахнуть меховую накидку, вскинуть голову и принять самое надменное выражение лица.
За дверью оказался Дарвел и трое парней. Они втащили в переднюю подносы и котелки с едой под медными крышками, три вязанки дров, большую бадью воды и ещё одну поменьше с плотной закрытой крышкой. Затем парни прошли в спальню и стали закрывать и заново конопатить распахнутые с вечера окна. Снаружи двери тоже стучали молотками.
— Как здоровье господина барона? — поинтересовалась Элеонора ледяным тоном. Дарвел сглотнул и кивнул.
— Деревенщина, — негромко проговорила она ему вслед, когда за дверью с шумом задвинули тяжёлый засов, и молотки ударили в последний раз. Значит, этот день предстояло провести в своих покоях. Элеонора взглянула на кадушку с плотной крышкой и подумала, что в конце дня с удовольствием опрокинула бы её Тенрику на голову.
— Что ж, — она обвела взглядом растерянных служанок, — барон заботится о нашей безопасности. Позавтракаем здесь, а после займёмся рукоделием. Бригитта! Оденься потеплее и сядь к окну. Когда рассветёт, почитаешь нам что-нибудь подходящее. Да не к этому окну, а к тому, что выходит на дровник!