Ардерик обнял её со спины, накрыл ладонями руки, поцеловал в щёку.
— Иногда мне кажется, что у камнеедов верховодит твой брат, а не баронский, — усмехнулся он. — Вы с ним как-то больше похожи.
Элеонора дёрнула плечом:
— Чем плох мой план?
— Очень хорош.
— Да что не так? — Элеонора высвободилась из объятий, положила руки на плечи Ардерику и заглянула в глаза. — Это будет твоя победа, Рик, ради которой ты шёл сюда!
— Победа? — Ардерик обхватил её за талию и подвёл к краю площадки. — Посмотри вокруг!
Словно впервые Элеонора увидела чёрные остовы домов, дым на месте сгоревшей конюшни, людей Шейна, расположившихся на стене и за ней. Ардерик крепко прижал её к себе и поворачивался всем телом, чтобы показать побольше:
— Смотри! Город сожжён, мои люди мертвы, замок разорён. Деревни за лесом наверняка тоже. Я потерял превосходных воинов, уступил укрепления и почти сдал замок. Я принял условия врага, дрался с ним и не победил. В глазах императора я изменник и преступник. И письмо барона отняло у меня последнюю возможность оправдаться.
— Нет, — Элеонора высводилась, схватила Ардерика за металлический ворот, заставляя отвернуться от разорений. — Никто не сделал для Севера столько, сколько ты. Император изучит обстоятельства дела…
— Изучил бы, если бы не наш маленький имущественный спор с маркграфом Виллардом.
— Мой отец — маркграф Таллард, и я уговорю использовать всё своё влияние, — твёрдо заявила Элеонора. Ардерик негромко рассмеялся:
— Ты до сих пор веришь, что достаточно пожаловаться отцу, чтобы солнце взошло на западе, а село на востоке. Он не будет вмешиваться, уверяю тебя. Если мы и победим, это будет твоя победа.
На месте Северного тракта расстилалась снежная пелена. Чистая, нетронутая, словно подтверждая: никто не придёт. Где-то над лесом летел голубь с лживым письмом, летел на юг, в столицу… Перед глазами вдруг отчётливо предстал отцовский замок: стены из жёлтого песчаника, беседка, увитая цветами и виноградом, резная мебель из тёмного дерева. Элеонора прикусила губу до солоноватого привкуса. Её дом теперь здесь.
Ей понадобилось время, чтобы слова Ардерика дошли до сознания.
— Если… Но мы же победим, Ардерик!
— Конечно, — он привлёк её к себе, откинул меховой капюшон, погладил по волосам. — Конечно, победим.
Элеонора ощутила, как устала и замёрзла, насколько её проморозил Север за эти дни и последние восемь лет. Она уткнулась Ардерику в плечо и позволила увлечь себя под защиту ниши в стене. В его объятиях Элеонора отогревалась, как у костра, зная, что он может обернуться бушующим пожаром ради неё. Она повела плечами, позволив корсажу разойтись, и подняла бедро, прижимаясь плотнее.
— Подожди! — усталость и отчаяние отступили от мысли, пронзившей Элеонору ледяным клинком. — Так ты поэтому лёг со мной вчера — потому что не надеешься на победу?!
— Если у нас будет ребёнок, воспитай его воином, — вместо ответа прошептал Ардерик, не ослабляя объятий. — На тебя никто не посмеет поднять руку, чем бы ни закончилась наша история.
***
Из окна второго яруса обзор был никудышный. Стены были толщиной в человеческий рост, и двор был виден, только если забраться на подоконник. Верену быстро надоело сидеть там, скорчившись в три погибели, и он спустился назад в башню. Ардерик ушёл, едва рассвело, бросив короткий приказ «присматривать тут за всем». Но присматривать было не за чем: все знали своё дело. Потому Верен сидел на полу, подперев подбородок рукой, и рассеянно слушал стоны раненых, блеяние коз и другие звуки осаждённого замка.
Он ждал, что после сражения будет спать как убитый до следующего наступления, но в голове крутилось слишком много мыслей. И прогнать их было нельзя, хотя чем дальше, тем меньше они нравились. Вчера Верен искренне восхищался Ардериком, принявшим поединок ради защиты замка и чести баронессы. Выйти одному за всех было так прекрасно и правильно, что вчера Верен был готов умереть, но стать причастным этой правильности. А ещё раньше Ардерик говорил барону, что будет защищать баронессу до конца жизни, и Верен запомнил каждое слово, надеясь, что когда-нибудь сможет повторить их.
Но дальше начиналось странное. Вместе с клятвой вспоминалась обугленная киноварь и расспросы Ардерика. Можно было отмахнуться от мысли, что баронесса хотела отравить мужа — дела знати, в них проще не вникать, — но не забыть, что Ардерик всё знал, одобрил, расспрашивал нарочно…
А вчерашний поединок? Кем теперь следовало считать Шейна Эслинга? Он оставался злейшим врагом, которого надлежало убить, но Верен с Ардериком, получается, были обязаны ему жизнью. А согласись он присягнуть Империи — ему бы простили разорённые земли и перебитую сотню?.. А стань он своим, обернулся бы предателем для тех, кто следовал за ним?..
Верен рыкнул и переменил положение, пытаясь прогнать назойливые мысли. Не за этим он шёл на Север! Давние слова Ардерика, что не всякая победа приносит славу, обретали смысл, и он совершенно не нравился Верену.
Он повернулся и упёрся взглядом в Такко. Друг сидел у стены напротив, опустив голову, и задумчиво трогал натянутую тетиву. Это тоже было неправильно — что они не сидели рядом, что лучший и единственный друг явно хранил тайны. Внутри копилось глухое раздражение, которое только крепло оттого, что нельзя было выплеснуть его на врага.
Зато можно было прямо сейчас поговорить с Такко и вытрясти из него, что случилось в Эсхене и от чего он бежал на Север. В том, что его вела не одна дружба, Верен уже не сомневался. Он размашисто опёрся о стену, чтобы подняться, и неожиданно наткнулся на что-то мягкое, а следом вздрогнул, услышав испуганный женский вздох. Оказалось, Бригитта незаметно поднялась снизу и села совсем близко. Сейчас она стояла, прижимаясь к стене, и стягивала у горла ворот платья.
— Тьфу ты пропасть, — не сдержался Верен. — Я тебя не заметил. Подкралась, как мышь… Не ударил?
Бригитта замотала головой:
— Это я виновата. Прости. Я не хотела мешать.
— Да сиди, если хочешь. Кому мешать собралась? Только внизу-то потеплее будет.
— Там… шумно, — выговорила Бригитта.
Верен пожал плечами, усаживаясь назад. Прошло несколько ударов сердца, прежде чем он сообразил, что голос Бригитты чуть заметно дрожал и платье она по-прежнему сводила у горла. Верен оглядел её уже пристальнее и заметил растрепавшуюся причёску и порванный ворот.
— Кто тебя обидел?! — рявкнул он, поднимаясь. Лекарь, возившийся с ранеными, покосился с опаской и неодобрением, и даже Такко поднял голову. Бригитта шарахнулась к стене, в глазах плеснул страх.
— Никто, — залепетала она, — совсем никто, правда. Я просто… мне… Никто не обижал, правда! Не ходи, прошу, не ходи никуда!
Верен мысленно зарычал. Всё было неправильно, и глухое раздражение только усиливалось.
— А остальных что, не обижают? — выплюнул он.
Бригитта помогала головой:
— Они все были с бароном. Никто не посмеет их обнять, если сами не захотят.
— А ты нет?
Бригитта снова мотнула головой и опустила глаза.
— Я… ну…
— Сиди, — буркнул Верен, усаживаясь назад. — Никто тебя не тронет. Или на ужин будет суп из его яиц.
Бригитта прыснула и осторожно опустилась рядом.
— Не повезло баронессе иметь мужа, что не может удержаться в штанах, — бросил Верен. — Зачем женился?
— Баронессе не повезло иметь мужа, который не может иметь детей, — объяснила Бригитта. — Как иначе она бы узнала, кто виноват?
— Погоди, — Верен даже головой замотал, — хочешь сказать, она знала, что барон задирает юбки её служанкам? Что сама подкладывала их под него?..
Бригитта промолчала. Верен с злостью выдохнул сквозь зубы, откинул голову, больно стукнулся затылком о камень и выругался, уже не сдерживаясь. Как мог Ардерик доверять баронессе после всего этого?
— Оставайся здесь, — сказал он Бригитте. — Правильно сделала, что не пошла с бароном. После битвы укажешь, кто обидел тебя сегодня, и он пожалеет, что выжил.