— Дело маркграфа Олларда, — негромко проговорил канцлер. В руках у него была толстая кожаная папка, из которой виднелись края бумажных листов и пергаментных свитков. — Расследование завершено. Свидетели допрошены, замок осмотрен, все представляющие интерес предметы и бумаги приобщены к делу.
— Прекрасные новости! — Император позволил себе улыбку. — Сегодня я просмотрю бумаги, и завтра же соберём Верховный суд. Народ получит подарок на Перелом — не один, так другой.
***
Дверь в императорском кабинете чуть слышно скрипела, предупреждая о немногочисленных гостях, вхожих без доклада. Канцлер вошёл бесшумно, и император поднял на него глаза, только когда на стол перед ним шлёпнулась увесистая папка из телячьей кожи.
— Итак, дело маркграфа Олларда, — проговорил он, пока канцлер устраивался в кресле напротив. — Может стать одним из самых громких скандалов за последние пятнадцать лет.
— Дело и вправду крайне занимательное, — согласился канцлер, открывая папку. — Причём занимательно в нём всё, от личности обвиняемого до доказательств его вины.
— Я с удовольствием обсужу его личность после того, как опустится топор палача. Кто мог подумать, что Оллард сам копает могилы, а?.. За одно это следует казнить, а за то, что он делал с останками, и подавно. Давайте приговор.
— Не будем торопиться. — Канцлер взял бумаги в руки, но передавать не спешил. — Есть некоторые нюансы. Обыск замка, осмотр земли и допрос свидетелей были выполнены со всей тщательностью, однако не дали достоверных улик. Мы обнаружили подвальную мастерскую, однако там не оказалось ничего запрещённого. Заготовки для музыкальных автоматов и часов, модели полевых механизмов — словом, ничего особенного. Потайные ходы также были осмотрены, благо в наших руках оказались и планы, и ключи. Решительно ничего интересного. Мы не нашли ни малейших доказательств того, что выкопанные тела когда-либо хранились в замке. Правда, осколки крупных костей были найдены в собачьем вольере, но кому они принадлежали, сказать уже невозможно.
— Да отчего же невозможно?.. Впрочем, Оллард достаточно умён, чтобы вовремя замести следы. Значит, вы построите обвинение на показаниях свидетелей?
— И здесь не всё так просто. Давайте вспомним, с чего всё началось. Вскоре после Праздника Урожая пришла жалоба от маркграфа Фердинанда Вилларда, — канцлер положил перед правителем густо исписанный лист, — будто бы Оллард жестоко обращается со своей женой. Держит её взаперти, не пускает лекарей, не позволяет приглашать гостей. Все это подтвердила нянька, живущая в замке, вот её подписи на жалобе и на протоколе допроса. Однако же дознаватели, прибыв в замок, обнаружили лишь тело госпожи Оллард. Она умерла не менее пяти лет назад и была подобающим образом похоронена в фамильной усыпальнице на замковом кладбище. Рядом с ней была похоронена единственная дочь Оллардов, скончавшаяся буквально накануне нашего приезда.
— Я помню, как мы поминали их обеих, — задумчиво кивнул император. — Ужасная история. Причину выяснили?
— Найти следы насилия либо отравления не удалось. В случае с дочерью можно с уверенностью утверждать, что виной всему мучивший её с рождения недуг. Госпожа Оллард, вероятнее всего, тоже скончалась от болезни — если помните, она много лет страдала нервным расстройством.
— Но почему Оллард скрыл смерть жены?
— Кто знает, — пожал плечами канцлер. — Меня больше заботит, куда смотрел господин Виллард, когда писал свою жалобу. И отчего нянька — как её? а, Катерина из Лиффена, — не заметила, что госпожа пять лет как мертва.
— Это говорит не о её безумии или злом умысле, а об умении Олларда пускать пыль в глаза.
— Вполне вероятно. Но есть ещё кое-что — судя по показаниям няньки, она не ладила с Оллардом, и он выставил её из замка за несколько дней до смерти дочери. А до того изрядно обидел маркграфа Вилларда. Летом должны были объявить о помолвке между их детьми, однако Оллард отказал. По слухам — в весьма резкой форме. Встаёт вопрос, было ли обвинение следствием заблуждения или же заведомо ложным?
— Какая теперь разница? Если эта Катерина не способна отличить живого человека от мёртвого, используйте показания других слуг.
— Они не подтвердили обвинений даже под пытками. Удивительная верность, должен сказать.
— Неуместная в данном случае. А что горожане? Помнится, мы посылали предписание бургомистру и эсхенскому судье разобраться с жалобами.
— Судите сами, — канцлер взял из разложенных на столе листов нужный и, придвинув светильник, начал читать: — «Мы, бургомистр и судья славного города Эсхена, согласно Высочайшему повелению Императорской канцелярии, посетили замок маркграфа Олларда, господина и покровителя нашего, и установили, что супруга его, госпожа Малвайн ведет существование затворницы… Так же сообщаем, что слышали мы многажды отчаянные жалобы со стороны добрых и надежных свидетелей, безукоризненно честных и достойных доверия, что вышеупомянутый господин наш маркграф Оллард служит силам тёмным и ужасным, нрав имеет чудовищный, а ещё раскапывает могилы и совершает противоестественные действия с телами, и вызывает демонов, и оборачивается чёрным котом и вороном, высасывает молоко у коров и растлевает девиц в своём демонском обличье…»
— До чего же темны и дремучи люди! — Чем дальше читал канцлер, тем выше поднимались брови императора. — Знаете, Олларда-оборотня я могу представить, но что он охотился за девицами…
— Полностью с вами согласен. И подобных россказней у меня — целая стопка. Итак, что мы имеем? Одно обвинение в жестоком обращении с женой, в действительности умершей несколько лет назад. Второе — в разорении могил, чему не нашлось доказательств. И третье — в оборотничестве, что попросту смешно — не в тёмные века живём.
— Да полно! Мы-то с вами знаем, что Оллард виновен. В этом не может быть ни малейшего сомнения. Достаточно вспомнить его подарок. Какие ещё доказательства нужны?
— Подарок… да. Вы знаете, мне думается, если бы мы взглянули на него ещё раз, приблизились бы к ответам.
Короткий взмах пером, указавший на занавеси в простенках — и император едва заметно кивнул и поднялся. Нельзя быть уверенным в безопасности покоев, но никто не подслушает в подземелье, где хранился длинный ящик.
Они спустились из кабинета вниз, где изящество арочных сводов уступало место тяжести бывших крепостных стен. Перед очередным поворотом император отпустил свиту и отпер неприметную дверь, обитую железом.
Свет фонаря осветил небольшую комнату, стол посередине и непринуждённо устроившийся на его краю человеческий скелет.
— За одно это следует казнить, — проговорил император, рассматривая его с нескрываемым отвращением. — Так издеваться над человеческим телом, лишить человека достойных похорон…
На первый взгляд скелет казался оправленным в медь и латунь, но, присмотревшись, можно было разглядеть шестерни и пружины, заменившие суставы, а также спицы и тросы, протянутые вдоль костей. В углу лежал деревянный ящик. Из-под сдвинутой крышки виднелись стружка и солома, которыми он был заполнен.
— Тело принадлежало замковому егерю и было передано в полное распоряжение Олларда добровольно, о чём имеется предсмертная записка, — напомнил канцлер. — Впечатление, конечно, производит своеобразное. Но взгляните, какая тонкая работа! И какая дерзкая, смелая задумка!
Он повернул один из небольших ключей, спрятанных вдоль позвоночника, и скелет пришёл в движение. Валы и шестерни завертелись, тросы натянулись. Костяная рука поднялась, сложила пальцы в щепоть и принялась совершать плавные движения.
— Если дать ему перо, он напишет «Слава Империи!» — сказал канцлер. — Бьюсь об заклад, при жизни у этого парня был совсем не такой хороший почерк.
— Он подпишет своему хозяину смертный приговор! — заявил император и зашагал по камере, не отрывая взгляда от движущихся костей. — Что Оллард возомнил о себе? Что властвует над жизнью и смертью? Что он могущественнее всех в стране? Удивительная наглость! Тьма с ними, с могилами, я казню его по обвинению в измене. Вы захватили с собой бумаги? Не будем откладывать. Или канцелярия разучилась вести дела?