***
— Надо было добить их вчера!
— Облить стены маслом и поджечь, как они жгли солеварни!
— Заодно поглядели бы, что ярче — пламя или Шейнова башка!
Военачальники Лиама и Северного Предела перекрикивались через стол, навалившись грудью на опустевшие миски. Тенрик давно перестал поднимать рог и сидел молча, опустив глаза, как провинившийся школяр. Элеонора зябко передёрнула плечами. Она мёрзла в открытом платье, но положение было слишком серьёзным, чтобы отказываться от привычного оружия. Она оставила наплечники и пояс с кинжалом, но кольчугу сняла. Теперь вырез тёмно-синего платья и шнуровка рукавов открывали ровно столько, чтобы приковать к себе взгляды мужчин и не оскорбить хвалёную северную добродетель. От одной мысли, что придётся выгораживать Тенрика, Элеонору трясло больше, чем от холода. Но закон был неумолим — женщина носит титул до тех пор, пока жив хоть один мужчина в роду, а значит, Тенрик должен жить.
Вкус вина не изменился, и жареное мясо по-прежнему возбуждало аппетит — впрочем, было слишком рано, чтобы что-то почувствовать. Близость с Ардериком случилась в самые правильные дни, но тело пока никак не заявляло о новой жизни, как ни вслушивалась Элеонора в ощущения. Значит, Тенрик должен жить.
Элеонора не сомневалась, что с северными соседями удастся договорится. Конечно, одной улыбкой и низким вырезом дело не решить, придётся делиться лесами и пастбищами, весной выписать из Империи хороших лошадей и оружие, а ещё отстроить эти клятые солеварни! Элеонора мысленно застонала — предстояло столько расходов… Зато лиамцы на какое-то время успокоятся, и сведения о предательстве Тенрика не уйдут в столицу.
Вернее, не ушли бы, если бы столица сама не явилась на Север.
Элеонора повернулась к Олларду:
— Надеюсь, утром вы хотя бы получили удовольствие от здешних видов. Ужасно обидно упустить победу.
— Да, — кивнул Оллард. — Но вчера люди слишком устали и замёрзли, чтобы идти на приступ. Полагаю, вам уже рассказали, как мы две недели наслаждались красотами местных лесов, размышляя, как подобраться к замку незамеченными?
— Я с радостью послушаю эту историю ещё раз, — улыбнулась Элеонора.
Послушать не удалось. Посуда на столе вздрогнула — лиамский военачальник, раскрасневшийся от вина и пива, орал на Тенрика, ударяя кулаком по дубовым доскам, а Грета ловко, привычно выхватывала из-под его рук миски и ножи.
— Четыре марки убытка! — ревел лиамец. — Четыре! Кто заплатит нам за солеварни? Восемь мер отборного леса, а сколько железа ушло на жаровни?! Какого рожна ты сам не затребовал в столице столько народа, чтобы размазать братца, как слизня по листу?
Эслинг сидел молча, только желваки ходили на скулах.
— Вы и правда выбрали несколько самоуверенную стратегию, — заметил Оллард. Эслинг поднял голову:
— Я, верно, должен поблагодарить за то, что вы своей властью созвали северные войска.
— Созвал? Зачем же. Я здесь с дипломатическим поручением и лишь поинтересовался, долго ли уважаемые господа собираются ждать.
— А я, — ввернул лиамец, — сказал, что мы давно собрали людей и ждём, когда рыжая лисица явится к нам!
— Ждали они! — рявкнул кто-то середины стола. — Мы бились, а вы ждали, чтобы прийти на готовое и наложить лапы на наше добро!
В глубине зала завязалась потасовка; драчунов окатили водой, растащили, толкнули в самый конец стола… Элеонора вздохнула и снова повернулась к Олларду:
— Простите наши порядки. Вы говорили, что прибыли с дипломатическим поручением?
— Да. Императора беспокоит медленное освоение восточных земель. Он подозревает, что они находятся в составе Империи исключительно формально.
— Вы храбрый человек, маркграф Оллард, раз решились приехать сюда, да ещё в разгар зимы.
— Ерунда. Лекарь советовал мне переменить обстановку после смерти дочери, и это удачно совпало с нуждами его величества.
— Какое несчастье! Сочувствую вашему горю. Я помню Агнет совсем крошкой, она была очаровательной девочкой. При первой же возможности я напишу вашей супруге.
— Не стоит. Она тоже скончалась. Несколько лет назад, так что с соболезнованиями вы опоздали.
— О… Я не знала.
— Не удивительно — вы же не были близки. Никогда не понимал, зачем делать любое изменение численности семьи достоянием общественности.
— Должно быть, печально потерять ребёнка, — вдруг встрял Ардерик. Элеонора почти забыла о нём: сотник больше молчал, изредка перекидываясь парой слов с оруженосцем. — Что же, у вас больше не осталось детей?
— Вас правда это заботит?
— Просто хотел высказать сочувствие, — пожал плечами Ардерик и приподнял кубок в знак извинений. Оллард ответил холодным кивком и перевёл взгляд на щиты, украшавшие простенки между окнами.
Элеонора послала Ардерику суровый взгляд и выпрямилась, чуть прогнув спину, чтобы вышитая золотом парча плотнее обтянула грудь. Маркграф Оллард оставался для неё столь же чужим, как двадцать лет назад. По его бледному лицу и спокойным движениям рук не удавалось прочесть ровным счётом ничего. Его не интересовали местные новости, обсуждать с ним имперские сплетни тоже оказалось безуспешным. А ещё он смотрел Элеоноре исключительно в глаза, а не в вырез платья — пожалуй, единственный из трёх с лишним сотен мужчин, собравшихся здесь. Это было странно. Непривычно.
Элеонора приложила к виску скомканный платок, словно пытаясь унять головную боль, и искоса оглядела Олларда сквозь пальцы. Спокойное лицо, словно вырезанное из камня, тёмные волосы, худощавое тело, затянутое в чёрное и сталь, руки, что неподвижно лежали на столе и лишь изредка вздрагивали в нервном танце. Элеонора мысленно поблагодарила судьбу, защитившую её от брака с этим странным человеком. Тенрик внушал ей отвращение, но хотя бы был понятен. От Олларда же веяло смертью — не той жаркой, кровавой, туманящей разум, что от Ардерика или Шейна, а холодной, безжалостной и какой-то… механической. Элеонора была готова на многое, чтобы привлечь маркграфа на свою сторону, но искренне порадовалась, что, похоже, делить с ним постель не придётся. «Это было бы всё равно что лечь с музыкальной шкатулкой», — мысленно усмехнулась она.
Военачальники продолжали переругиваться, всё чаще осекаясь на полуслове и оглядываясь на них. Элеонора спрятала платок, допила вино и отставила кубок.
— Здесь становится шумно, — сказала она. — Продолжим беседу в более спокойной обстановке?
— Пожалуй, да, — кивнул Оллард. — И захватите своего верного рыцаря — думаю, этим троим есть что обсудить без нас, имперцев.
Поднимаясь, Элеонора поймала обречённый взгляд Тенрика и внутренне улыбнулась. Она уже знала от Ардерика, что северные соседи всё ещё были заинтересованы, чтобы баронское кресло оставалось за Эслингом, однако не было сомнений, что беседа между ними не будет мирной.
— Какого рожна ты не вправил братцу мозги, пока он пешком ходил под этот стол? — грохнуло в зале, едва дверь закрылась. — Сам теперь ищи его по горам и подставляй зад под камни!
— Я всё ещё храню вашу шкатулку, — сказала Элеонора Олларду, когда они вышли в коридор. Ардерик замешкался в дверях, отвечая на чей-то вопрос, и Элеонора с радостью воспользовалась минутой уединения. — Все эти годы она скрашивала мне одиночество.
— Шкатулку?
— Вы подарили её мне, когда приезжали к нам… Это было двадцать лет назад, но…
— Ах да, возможно. Мы тогда ездили ко многим.
— Не сомневаюсь, — Элеонора проглотила обиду с любезной улыбкой. — Так вот, шкатулка сломалась, а я боюсь доверять её местным мастерам. Вы посмотрите?
— Почту за честь.
Двери снова распахнулись, выпустив в прохладную тишину коридора шум и запах вина, мяса и потных тел и, наконец, Ардерика с оруженосцем. Элеонора опустила глаза, чтобы не выдать вспыхнувшего в них огня. Беззвучно выдохнула и снова повернулась к маркграфу: