— Дорога в Бор-Линге начинается здесь. — Перо скользнуло между нарисованных сосен к поляне, где бесконечно давно отбивали обоз. — По лесу идёт хорошая проезжая тропа и снега там мало. В деревнях можно найти приют на ночь. На этой поляне ловятся куропатки. Здесь ключ, пополнить запасы воды. — Кончик пера проследовал дальше к горам, пока линия не оборвалась. — Разведать дальше мы не успели.
Ардерик поднял голову и встретился со взглядом пяти пар глаз. Военачальники Лиама и Северного Предела, Оллард и приехавший с ним сотник, даже Эслинг разглядывали клочок пергамента кто с любопытством, кто с завистью, кто с нескрываемой жадностью. С такой картой имперское войско могло обойтись без проводников, пока что на небольшом участке, но намеченные углём линии ясно показывали, что в скором времени весь Север будет разведан, измерен, подчинён линиям и знакам.
Ардерик не хотел показывать карту. Слишком много с ней было связано. Потрёпанный лист пергамента стал для него собственным, покорённым и освоенным кусочком Севера, мечтой, ради которой всё затевалось, а теперь запуталось так, что не враз развяжешь. Но Элеонора похвалилась перед маркграфом, а тот, ясное дело, пожелал взглянуть.
— Хорошая работа, — уронил Оллард. — Позже мы перерисуем карту для столицы. Пока пусть будет у вас.
Он отвёл глаза от рисунка и, казалось, вновь потерял интерес ко всему происходящему. Ардерик не мог отделаться от мысли, насколько Оллард порой был похож на идола, какие стояли в степях на южных границах Империи — каменные, с белыми неподвижными, непроницаемыми лицами. Жители тех земель клялись, что давно забыли старую веру, но выбеленные камни то и дело расцветали бурыми потёками: идолов боялись больше, чем столичного войска. Ардерик откупился от Олларда лучшим стрелком, но всё равно не ждал ничего хорошего.
— Да на кой нам искать Шейна? — заявил лиамец, наконец оторвавшись от карты. Его бодрый голос развеял морок. — Он скоро сам объявится на востоке! В его морской норе, поди, не сыщешь ни дров, ни еды. Проголодается и опять пойдёт с протянутой рукой по деревням.
— В любом случае, нужно усилить защиту с той стороны, — сказал Оллард. — Тем более у нас уже есть форпост. Укрепим стены, поставим пару сторожевых башен… Полагаюсь на вас, — он взглянул на Ардерика.
Внутри взметнулась неукротимая радость. Вернуть укрепления, получить людей — пусть не сотню, да хоть два десятка! С ними Ардерик докажет, что не виновен в поражении и не напрасно император доверил честь завоевать Север именно ему!
— Думаю, трёх десятков на первое время хватит, — продолжал Оллард. — Командовать ими будет господин Гантэр, — он указал на своего сотника, — а вы объясните ему, что к чему. Внутренние постройки полностью восстанавливать не нужно, но укрепления должны быть готовы принять первый удар.
Ардерик склонил голову, пряча разочарование и обиду. Поманить и отобрать, выхватить из рук — больше от знати и нечего ждать. Утешало только, что Эслинг тоже сидел мрачнее тучи. Оллард играючи распорядился его лесом и людьми, не заботясь, как барон будет восстанавливать город и разорённые деревни, а ещё лиамские солеварни, о чьей несчастной судьбе нынче знала каждая собака. Старый бурдюк наверняка клял себя последними словами, что не послушал Элеонору. Был бы сам графом — Оллард бы тут же и утёрся, а так — сиди, кивай и мечтай, чтобы имперский посланец провалился бы куда-нибудь… хотя отвечать за него потом…
— Очевидно, что все эти годы наши враги держались только за счёт помощи с плодородных земель, — продолжал Оллард. — Нужно лишить их этой поддержки. Как можно скорее. Для защиты замка достаточно и сотни воинов. Остальным следует отправиться на восток, как только пройдут морозы, и найти, кому обязаны войной.
Над столом повисла тишина. Никто не смотрел на барона.
— Морозы с два месяца могут стоять, — возразил наконец лиамец. — Мы здесь столько не просидим. Скоро лёд встанет, будем зверя морского бить…
— Лес пора валить, к сплаву готовить, — поддержал его сосед. — По морозу, по санному пути самое время. До Зимней Четверти погостим, а там…
Не в первый раз соседи под разными предлогами отказывались углубляться на восток — старые межклановые споры проложили нерушимые границы. В такие мгновения Ардерик почти верил, что Оллард получил от императора исключительно «дипломатическое поручение»: восточная часть Северного маркграфства оставалась неизведанной землёй, тёмным пятном на карте.
— Я поеду на восток, — заявил Ардерик. — Хоть завтра. Дайте мне два десятка людей, и я найду предателей.
— Заодно и стадо пригоните, — оживился Эслинг. Кажется, он впервые открыл рот с начала совета. — У меня там сотня овец вот-вот должны окотиться.
Ардерик почувствовал, как сзади переступил с ноги на ногу Верен, и мысленно усмехнулся. Месяц назад он бы послал к овцам самого Эслинга и подробно объяснил бы, в насколько близком родстве барон состоит с каждой из них. И нашёл бы, что сказать Олларду. Но сейчас слишком многое было поставлено на кон. Верен зря волновался — Ардерик ничего не скажет. Пока не победит.
— Вы нужны здесь. Сейчас не время для дальних вылазок. — Оллард поднялся и сделал Ардерику знак убрать карту. — Мы устроим большой поход ближе к весне. Вопросы, господа?
Вопросов ожидаемо не было. Северяне первыми покинули комнату, Ардерик задержался, сворачивая карту. Верен уже стоял рядом, заглядывал через плечо. Ардерик успокоил его взглядом: пусть знать резвится, как хочет. Время рассудит.
— Да, чуть не забыл: ваши люди превосходно вышколены, барон! — окликнул Оллард выходящего Эслинга. — Я давно не видел столь хорошо поставленного хозяйства. Каждый знает, что ему делать. Если вы отлучитесь на пару недель, чтобы привести то стадо, никто и не заметит.
Глядя на вытянувшееся лицо барона, Ардерик прикусил щёку изнутри, чтобы не расхохотаться. Оллард определённо не боялся нажить врагов в первую же неделю. Впрочем, Ардерику ли его судить?
***
В маркграфской мастерской было натоплено так, что казалось, ледяные узоры на окнах вот-вот растают. Такко устроился на скамье, подобрав ноги и прислонившись спиной к нагретой печной стенке поближе к воздуховоду. Мягкое тепло прогревало до костей; в кружке дымилось сваренное с травами вино, а в миске — ещё горячая жареная оленина с румяными ломтями запечёной моркови. Оллард не позвал с собой на совет, и Такко был только рад: не хотелось торчать за маркграфским креслом и играть в гляделки с Вереном, пока их наставники будут заниматься тем же. Рано или поздно они непременно увидятся и поговорят, но сейчас Такко блаженствовал, ощущая, как протопленная печь и пряное вино гонят последние остатки усталости и холода.
Подземная кладовая и ночь на морозной пустоши не прошли даром. Тогда Такко был уверен, что не сомкнёт глаз в проходной каморке перед маркграфской мастерской, но проспал сутки и еле проснулся следующим вечером. Пить хотелось немилосердно; кувшин стоял в двух шагах от постели, но дотянуться до него не было сил. Перед глазами плыло, в ушах шумело.
Он снова провалился в тряскую черноту и очнулся от липкого ужаса — ледяные пальцы Олларда сплелись на его руке, точь-в-точь как тогда, в подвальной мастерской маркграфского замка. Такко вырвался, вихрем промчался по гулким коридорам до конюшни, вскочил на лошадь и успел доскакать до реки, за которой лежал Эсхен, когда мир распался на куски: в Оллардовом замке у него не было лошади, а в Эслинге не было конюшни. Видения выплывали из темноты одно за другим, мягкие, пыльные, душные. Наконец вязкая чернота рассеялась. Такко снова увидел резной полоток и гобелены на стенах своей новой спальни. Хватка цепких пальцев никуда не делась: Оллард действительно держал Такко за запястье, глядел на часы и едва заметно шевелил губами: считал пульс.