Воздух звенел, снег под лыжами поскрипывал, небо над головой полыхало зелёным и лиловым. Морозы по имперским меркам стояли лютые, по местным — только начинались. Верен вдыхал колкий воздух, и сердце замирало от того, как под небесными огнями играют ледяные искры на заснеженной пустоши.
По поясу мягко била добыча — два зайца и куропатка. Ардерик дневал и ночевал в укреплениях и был увлечен стройкой до того, что Верен однажды напросился в лес со здешними охотниками. Да так и привык. Было занятно разбирать следы, ставить ловушки и выцеливать глупых куропаток. А ещё — ходить на лыжах, которые поддались не сразу, но и этой наукой Верен овладел. Разумеется, бегать с местными наперегонки было рано, но в лесу он быстро перестал отставать и обходил все ловушки, даже дальние. Олени отошли на юг, зато зайцев и куропаток было вдоволь — хоть какое подспорье к праздничному столу. Верен втянул воздух, пытаясь учуять, что готовили на замковой кухне, но пахло только снегом, дымом и заячьей кровью.
Шли без факелов; промахнуться мимо освещённого замка, да ещё по наезженной тропе, не мог и слепой. По правую руку едва светились укрепления, а дальше, у реки, темнел чудом уцелевший лесок. Там мельтешило с десяток тусклых огней, и кто-то бранился. Верен остановился и прислушался: гневный голос барона далеко разносился по морозу.
— Рубить… я вас… гнать!.. — слышалось обрывистое.
Верен сунул добычу одному из спутников:
— Отнеси в замок. Я сперва к Рику загляну.
Избавившись от ноши, Верен взял разбег, забирая вправо так, чтобы пройти между укреплениями и рекой. Он уже различал стройные стволы молодых сосен, между которых горели факелы и негодовал барон. Надежды услышать там что-то толковое было мало, но и пройти мимо, не позлорадствовав, не получилось: Верен был на совете, когда барон пытался при всех унизить Ардерика своими овцами и заслуженно получил от Олларда. Правда, ехать за стадом старый бурдюк отказался наотрез. Заявил, что гнать овец надо после праздника, когда окотятся, а пока замок прокормит охота.
— Кто позволил?.. Вы этот лес сажали?.. — Барон сердился не на шутку. — Идите вон сухостой ищите, а здесь ничего не трогайте! Лес молодой, куда его рубить?!
Огни дёрнулись: люди собирали топоры. Верен не сдержал улыбки, провожая их взглядом. Наверняка лесорубов послал Оллард, так что действовать баронскому запрету до следующего утра. Сам Эслинг ушёл последним — тоже на лыжах, двигаясь с неожиданным для его грузного тела проворством. На мгновение Верена кольнуло что-то похожее на жалость. Оллард распоряжался богатствами Эслинге, как своими, и для барона это, разумеется, было оскорбительно. Ещё бы он не решил отстоять хотя бы прибрежный лесок!
Укрепления встретили Верена тишиной. Запалив факел от фонаря на воротах, он быстро прошел вдоль стен, осматривая свежие брёвна. Укрепления особо и не пострадали: Ардерик залатал пару пробоин, достроил башни, восстановил щиты на стене, возвёл два дома и кухню. Теперь всё выглядело почти так же, как до битвы на пустоши. Строители, верно, уже ушли в замок, и лишь одной невезучей десятке предстояло нести службу в праздничную ночь.
***
Ардерик сидел над картой, когда Верен распахнул дверь дома, который они временно занимали, впустив запах снега и дыма.
— В замке фонари зажгли, видал? — спросил Верен, пересекая крошечную комнату в три шага. — Идём! Там вот-вот за стол сядут!
Ардерик устало поглядел на ученика. Вот она, молодость — всё нипочем! Ни морозы, ни огни на небе, от которых раскалывается голова, и в боку у него после обеда, поди, не колет. Ардерик кое-как гнал недовольство, пока шла стройка, но теперь она была закончена, и все старые хвори и беды разом напомнили о себе. А Верен, сразу видно, доволен. Ему всё в радость — и проклятое небо, и вздыхающая под ногами земля, и жирная копчёная рыба, на которую уже и глядеть противно, так приелась за три долгих месяца. Ходит взад-вперёд, расстегнув меховую куртку, которой разжился у местных, задевает макушкой потолочные балки, и по всему видно, что ему тесно под крышей, как годовалому телёнку.
— Барон сейчас у реки ругался, — улыбнулся Верен, остановившись у запертого окошка. — Лес не давал рубить.
— И чего? Прогнал лесорубов?
— Прогнал.
— Завтра от Олларда получит. И поделом.
— А мы поглядим. Представь, какое у него лицо будет!
Ардерик представил. Заодно вообразил, как будет весь вечер сидеть вместе с Эслингом за столом. Слушать его перебранку с северными соседями, жалобы лиамцев на солеварни, пропади они пропадом, смотреть, как Элеонора улыбается им, Олларду, всем… Как встаёт рука об руку с Эслингом, чтобы поднять кубок за мир и здоровье гостей. Представил — и справа под рёбрами кольнуло и сжало так, что рука против воли потянулась к больному месту.
Верен уже был рядом и обеспокоенно заглядывал в глаза:
— Ты чего? Заболел?
Ардерик с досадой мотнул головой:
— Плюнь. Пройдёт.
— Праздник на носу, а ты вздумал болеть.
— Да пошёл он, этот праздник… Знаешь, Верен, ты иди веселись, а я здесь побуду. Мало ли… ребята в ночной страже молодые совсем… Надо присмотреть.
Боль под рёбрами отпускала медленно, нехотя. Но отпускала — стоило отказаться от дурацкого пира. Здесь, в укреплениях, было спокойнее. Можно было ненадолго представить, что не было ни позорного поражения, ни предательства Эслинга. И связи с Элеонорой тоже не было. Совсем недавно Ардерик прикидывал, как его сын станет править Севером. Теперь он ждал новостей от Элеоноры с угрюмым нетерпением. Насколько легче бы стало, если бы она не понесла!
Видимо, на лице Ардерика отражалось всё, о чём он думал, потому что Верен всё стоял прямо перед ним и настороженно вглядывался:
— Ты точно здоров?
— Да что мне сделается? В печёнках у меня этот Север, вот и всё… Уже отпустило.
— Знаешь, тогда и я не пойду, — Верен решительно стянул куртку, нашарил, не глядя, второй табурет и уселся. — Не оставлю тебя.
— Не дури! Иди веселись, заодно поглядишь, как там и что. А завтра поутру, как проспитесь, приведёшь отряд. Забыл, что ли?
Обещанные Оллардом два десятка воинов должен был забрать из замка Ардерик. Они будут нести дозор и в случае атаки из леса примут первый удар. Но что за беда, если отряд приведёт Верен? Пусть привыкает.
— Что сказать-то, если о тебе спросят? — спросил Верен, медленно поднимаясь и снова натягивая куртку.
— Не спросят, — дёрнул плечом Ардерик. — Или скажешь, что дела у меня здесь. Неотложные.
— Может, лекаря тебе прислать? — осведомился Верен напоследок.
— Иди уже!
— Я завтра с отрядом вернусь, как рассветёт, — заверил Верен. — Не скучай!
Дверь захлопнулась, снова впустив в крошечное помещение морозный воздух. Ардерик, уже не таясь, растёр ноющий бок, отхлебнул воды из кувшина и уставился на карту невидящим взглядом.
Назавтра северяне собирались разойтись по домам, оставив в Эслинге несколько возов с рыбой и несколько десятков воинов. Ими будет командовать барон. А сюда, в укрепления, придут имперцы со своим сотником. И Ардерик должен им уступить, больше того, сам привести отряд, словно десятник, получивший приказ…
Какой тут, во имя рассвета, праздник?!
***
Без Ардерика Верен не полез за верхний стол. Нашел себе место в середине, осушил пару-тройку кубков за здоровье хозяев замка, за вечный и нерушимый мир и ещё что-то, и вышел во двор. Там было светло, почти как днём: в кованых держателях пылали факелы, над дверями и по стене висели фонари, а на окнах стояли подсвечники, растопившие морозные узоры. В ход пошли даже снег и лёд: то здесь, то там виднелись башни в человеческий рост, в которых тоже горели свечи. А перед главным входом в замок стоял столб с самым большим фонарём, украшенный лентами и сосновыми ветками. Вокруг были расставлены небольшие железные корзинки, где пылали дрова: можно было подойти и согреть руки.