— Грета! — позвала она. — Помоги с платьем.
Но стоило служанке начать распускать шнуровку корсажа, как в передней раздался стук и негромкий, но явно мужской голос. Элеонора глубоко вдохнула, чтобы не дать сердцу выпрыгнуть из груди. Ардерик был неосторожен, раз решил навестить её так поздно. Зато повод у него наверняка был веский.
— Посмотри, кто там, — велела она Грете.
Девушка выскользнула из спальни и почти сразу вернулась.
— К вам маркграф Оллард, госпожа. Бригитта убеждает его, что вы уже легли, но…
— Я выйду.
Мгновения, что понадобились Грете на шнуровку корсажа, Элеонора потратила на то, чтобы успокоить дыхание. Бросила взгляд в мутное зеркало. Совсем простое тёмное платье застёгнуто до подбородка, лицо бледно как мел, растрёпанные волосы связаны в небрежный узел, повязка на руке… Пожалуй, даже хорошо, что в гостиной ждёт не Ардерик, а Оллард, равнодушный к женской красоте. Элеонора заправила за ухо выбившуюся прядь и сделала Грете знак отворить перед ней дверь.
— Загляни на кухню и узнай, довольны ли лиамцы и что с припасами, — быстро приказала она. — Возьми с собой Бригитту. Эми, расспроси лекаря о здоровье сотника Гантэра и помоги там Лотте и Катрин, если нужно.
Одна за другой служанки покинули гостиную, присев в торопливых поклонах. Элеонора расправила плечи: первые нити предстояло связать уже сейчас.
***
Оллард приветствовал Элеонору учтивым поклоном:
— Прошу прощения за поздний визит. Не ожидал, что вы меня примете. Я не задержу вас долго.
Элеонора ответила лёгким кивком и указала на кресло. Быстрым взглядом оценила безукоризненную белизну рубашки, угольную черноту маркграфского дублета и мысленно усмехнулась, углядев под тёмным бархатом стальную вязь кольчуги. Война изменила всех, вот и Оллард не снимал доспеха даже в замке. И говорил, как на стене — отрывисто, миновав все положенные формы вежливости:
— Это ваше.
На стол между ними лёг отнятый Тенриком кинжал, и Элеонора не сдержала радостного вздоха:
— Как любезно с вашей стороны вернуть моё оружие.
— Не стоит благодарностей. По правде, я пришёл спросить вас кое-о чём. Как на Севере обстоят дела с наследованием внебрачными детьми?
— Простите?
— Я размышлял, чем объяснить сходство убитого с Шейном Эслингом. Если он был бастардом старого барона, могли ли они спорить за старшинство? Вы долго живёте на Севере и должны знать.
— Признаться, никогда не интересовалась внебрачными связями старого барона. — Элеонора пожала плечами и с сожалением отложила кинжал: перевязанной рукой пояс было не застегнуть. Оллард не обратил внимания на кресло, и она тоже осталась стоять. — Знаю только, что по прежнему обычаю барон мог сам назначить наследника и Шейн был обижен на имперскую традицию передавать титул по старшинству.
— А передать старшинство внебрачному сыну он мог?
— Не знаю.
Вопросы явно могли подождать до завтра. Элеонора нутром чуяла: Тенрик наболтал лишнего, много лишнего, и поспешила перевести тему ближе к той, что её волновала:
— Думаю, барон должен знать ответы. Кстати, как его здоровье?
— Убит горем. Скорбит о брате.
— О… Он перепутал… и вы не сказали ему?..
— Нет.
— Вы жестоки.
— А вы правда ему сочувствуете?
— Ваши шутки неуместны, маркграф Оллард. Что бы ни произошло, Тенрик Эслинг — мой супруг и останется им, пока… обстоятельства не разлучат нас. Он совершил много ошибок и наверняка наговорил вам много недостойных вещей, однако я уверена, что назавтра мы проясним все недоразумения. Могу я узнать…
— Здоровье мужа заботит вас настолько, что вы поспешили свести его в могилу?
Обугленный камень, скользнувший в бледную ладонь из поясной сумки, почти не удивил Элеонору: Тенрик снова выбрал сторону неправильно. Она мысленно пожелала мужу онеметь на пару недель и перевела дух: связать эту нить, к счастью, было легко.
— О, так вот зачем вы явились. Верно, вы смеётесь надо мной, маркграф Оллард! Это же киноварь. Дурно пахнет, награждает кашлем, но в могилу с её помощью не свести.
— Так вы использовали её против барона?
— Любой лекарь или ремесленник подтвердит, что навредить таким способом невозможно, особенно здоровому мужчине. Простите, но если вы явились в столь поздний час поговорить о свойствах киновари…
— Барон намерен дать ход этому делу, и, знаете, меня восхищает его стойкость. Ему самому грозит плаха за измену, а он ищет улики против вас.
— Какому делу? — Элеонора не позволила страшному слову «плаха» задержаться в сознании. — Да, я действительно подбросила Тенрику камень, но травить его и в мыслях не было. Просто семейная ссора, не стоящая внимания.
— Должен сказать, что вы выбрали странное и опасное орудие, — прервал её Оллард. — Опасное прежде всего для вас. Киноварь может навредить, если взять её в достаточном количестве. Местные этим пользовались, поэтому барон убеждён, что вы задумали убить его и лишь ваши слабые знания в области минералов сохранили ему жизнь.
Всё-таки от бестолочи Тенрика стоило избавиться, да побыстрее, и на сей раз не дурацкими камнями. Выгораживать этого недоумка было хуже, чем терпеть ноющую боль в ладони, но выхода не было. Элеонора усмехнулась и пожала плечами:
— Барон преувеличивает. И у него есть на то причины. Что ж, я не собиралась ни с кем обсуждать подробности того вечера, но раз вы настаиваете, знайте: Тенрик пришёл ко мне по праву мужа и был… неубедителен.
— Неубедителен?
— Слишком быстро вернул меч в ножны, если вы понимаете. Не дождался полной победы. Не убрал урожай на моём поле, если угодно. Я не скрыла своего разочарования. Тенрик оставил мои просьбы без ответа, я дождалась, когда он заснёт и подкинула на жаровню камень. Я знала, что брат частенько подбрасывал ему киноварь в камин и запах его разозлит. Когда Тенрик проснулся в ярости, я ещё раз объяснила ему, почему так поступила.
На лице Олларда было написано нечто столь трудночитаемое, что Элеонора не удержалась:
— Надеюсь, для вас не стало открытием, что супруги разговаривают в постели?
Из коридора послышался смех. Элеонора отстранённо отметила, что служанки вернулись и болтали с воинами, охранявшими покои, не желая мешать разговору. Живот всё ещё тянуло, по спине пробегал озноб. Больше всего Элеоноре хотелось лечь на нагретые простыни и уснуть без сновидений. Она улыбнулась Олларду, как всегда улыбалась мать засидевшимся гостям:
— Мне безмерно жаль, что моё нежелание мириться с постельными слабостями мужа было понято им превратно. Простите, но час поздний, а я устала.
Она сделала небольшой шаг к двери, нетерпеливо стукнула пальцами по спинке стула и поморщилась. Когда же заживёт этот проклятый порез!
— Видите ли… — Оллард не тронулся с места. — Я вам верю. Однако когда императорская канцелярия будет разбирать дело, у них могут возникнуть вопросы.
— Послушайте, господин Оллард. Мой супруг не получил достойного воспитания, несмотря на то, что в его жилах течёт кровь благородных семей Империи. Он воспринял мои безобидные замечания как тяжелое оскорбление, а сейчас ещё и убит горем. Не принимайте сказанное им всерьёз.
— Стало быть, сегодня вас едва не похитили из-за семейной ссоры? А Северная война разгорелась оттого, что два брата не поделили кусок мяса за обедом? Или нечто более существенное?
— У местных нравов свои особенности, — вздохнула Элеонора. — Я тоже не сразу привыкла и прошу, не судите поспешно. Если у императорской канцелярии будут вопросы к барону…
— Видите ли, — повторил Оллард, — вопросы возникнут не к барону. А к вам.
Кажется, сквозь дверь даже пробивался аромат свежевыпеченного хлеба — значит, девушки выпросили на кухне лепёшек и теперь уютно закусывали, усевшись на широком подоконнике, пока хозяйка беседует с имперским гостем. Элеонора перенесла вес на другую ногу и почти с ненавистью посмотрела на прямого, как копьё, Олларда, будто бы не уставшего таскать на себе доспех.