— Танкварт, вернись к госпоже Элеоноре и попроси её отыскать ключи от покоев старого барона. Давно пора наведаться туда, а заодно простучать стены. Не удивлюсь, если замок пронизан тайными ходами, как трухлявый пень. Ардерик, не желаете присоединиться? Заодно обсудим, кого оставить в укреплениях.
— Кого угодно, — выговорил Ардерик. — Десятка хватит. Благодарю за приглашение, но я дождусь своего оруженосца. Был рад вас видеть, маркграф.
У двери в лекарскую был небольшой тёмный закуток, где стояли какие-то бочки и ящики. Ардерик протиснулся между ними и прислонился к стене. Она даже не сказала ему! Сказала этому каменному идолу и наверняка увальню-барону, а от него скрыла!..
Он никогда не пытался считать, сколько отпрысков оставлял за собой после походов во все концы Империи. Силой девок не брал, они сами волочились за победителем, а значит, должны были знать, как не допустить ненужного приплода. Если какая и рожала, поди ещё разбери от кого. Если бы какая-нибудь из обласканных Ардериком девок разыскала его и вручила младенца — верно, принял бы. Был бы родителям помощник, нежданная радость вместо внуков. А нет так нет — подумаешь, росли где-то пахари и ремесленники, рабочие руки в чужих семьях, чьи-то братья и ученики. У них было своё место.
Но с Элеонорой всё было по-другому. Ардерика разрывало между гордостью, что его сын будет править Севером, и ненавистью ко всей знати разом за то, что судьба неродившегося ещё человека уже была кому-то выгодна. Нужно было беречь ребёнка как новую имперскую пешку. Нужно было беречь Элеонору как ларец, где эта пешка хранилась. Это было правильно… но в то же время доводило до бешенства.
Дверь открылась, и Ардерик задохнулся — из лекарской вышла Элеонора. Уронила что-то — о доски пола глухо стукнуло, — остановилась. Протянуть бы руку, схватить за тонкое плечо, увлечь в густую тьму и выспросить, почему ничего не сказала, как могла умолчать о таком важном…
Из дверного проёма вынырнул лучник, поднял уроненную мелочь и подал ей. Элеонора поблагодарила коротким кивком и шагнула по направлению к холлу, где в тонкой паутине лучей ждал маркграф.
Она уходила по коридору, то растворялась в тёмных полосах, то выныривала в пятнах света, подставляя под дрожащее золото факелов плечи, волосы, бёдра… Ардерик сплюнул, выбрался из-за бочек и толкнул дверь лекарской. Он сможет выгнать, вытеснить, выжечь Элеонору из своего сердца. Вот только как?..
***
Замковые кладовые почти опустели. Тенрик Эслинг знал это, даже сидя взаперти, а потому оценил заботу, увидев в блюде с горохом и грибами солидный кусок копчёной оленины. Было ли на то особое распоряжение или повар сам подложил хозяину лучший кусок, думать не хотелось, равно как и прикасаться к сытной еде. Тенрик готовился умереть при осаде, готовился умереть вчера и сегодня поднялся с одним желанием — чтобы весь этот бессмысленный позор поскорее закончился.
До вчерашнего дня расчёт Тенрика был прост: после его смерти не останется наследника, стало быть, титул барона перейдёт к Шейну. Империи придётся бороться не с изменником, а с законным хозяином Севера. Шейн, конечно, не дал бы клятву верности, но это уже дело десятое, главное, в глазах местных он владел бы землями по праву. Скверно, но всё же лучше, чем отдать Север на растерзание южанам. Однако с гибелью Шейна рухнули последние надежды. Отец не может править, не то здоровье, а иных наследников нет и уже не будет.
Стихли голоса уходящих лиамцев, застучали топоры со стороны города, ушли в лес и вернулись охотники. Солнечные лучи залили пустошь и ненавистные укрепления, залили стены и теперь медленно меркли. Тенрик глядел в окно, бродил по комнате, присаживался то на стул, то на лавку. Любимым креслом, где так нагло развалился вчера маркграф, он брезговал. Шейн говорил, что рано или поздно имперцы оберут Север до нитки, отнимут у Тенрика всё — так и случилось.
Комната медленно погружалась в сумерки. Когда снаружи загремел засов, Тенрик ждал, что придёт слуга протопить очаг и зажечь свечи. Но вместо знакомой фигуры в дверном проёме показался маркграф. Стоя у остывшего очага, Тенрик наблюдал, как Оллард бегло оглядывает комнату, подходит к столу и устраивается в кресле.
— Госпожа Элеонора не стала свидетельствовать против вас, — объявил Оллард. — Она считает всё случившееся ужасным совпадением, а ваши вчерашние слова — следствием потрясения. Поэтому вы можете повторить свой рассказ так, чтобы я освободил вас с полным осознанием вашей невиновности.
Тенрик молчал. Оллард ждал ответа, постукивая пальцами по столу, и не выдержал первым:
— Хорошо. Давайте я расскажу за вас, а вы подтвердите. Вы увели супругу со стены, чтобы уберечь её от постыдного зрелища, не подозревая, что ваш брат готовит подлое нападение на замок. Нападение же было отражено благодаря находчивости госпожи Элеоноры и вашей предусмотрительности. Мы вас ещё и героем выставим, барон!
— Братоубийцей, — бросил Тенрик. — Уходите.
— Ах да, едва не забыл. Госпожа Элеонора опознала убитого. Произошла ошибка. Это не Шейн. Не удивительно, что вы обознались, даже госпожа Элеонора не сразу узнала его. Можете сами спуститься в западную кладовую и убедиться.
Узор на полу двоился и дрожал. Тенрик метался от неверия к надежде. Если Шейн жив… впрочем, можно ли верить этим южанам?
— Я не жалею о том, что сделал, — медленно проговорил он. — Я не намерен отказываться от своих слов. Больше мне нечего сказать.
— Да вы болван, Эслинг, — негромкий голос маркграфа звучал змеиным шипением. — Красиво умирать надо было год назад, когда ваш брат только собирал силы для борьбы. Кому сейчас нужна ваша верность семье? Ваш брат разбит наголову, а вы опозорили себя своей нерешительностью и попытками угодить всем. Неужели в вас нет ни капли гордости? Клянусь, я больше уважаю вашего брата-изменника, чем вас.
Он поднялся, пересёк комнату и остановился у окна. Насмешка в его голосе как будто уступила место досаде. Тенрик поднял глаза и встретился с горящим, негодующим взглядом.
— Знаете, как вам стоило поступить? — спросил маркграф, глядя в упор. — Собрать своих людей, напасть на укрепления в первые дни и перерезать всех до одного. Затем объединиться с братом и объявить Север свободным и независимым. Торжество не продлилось бы долго: весной сюда пришли бы имперские войска, и воды вашей речушки покраснели бы от крови. Вас казнили бы, и не поручусь, что смерть была бы быстрой. Но вы бы умерли красиво и славно, рука об руку с братом, как последние короли Севера!
Он замолчал, и Тенрик почувствовал, что не дышал всё это время. Он никогда не мечтал о воинской славе, знал, что ему не дано, но нарисованная графом картина была столь притягательной! Столь… честной.
— Маркграф Оллард поддерживает мысль о независимости Севера? — хрипло спросил он.
— Я? Разумеется, нет. Мои предки поклялись в верности Империи слишком давно, чтобы я мог выбирать сторону. Но вы — могли. И не воспользовались этой возможностью. Теперь поздно. Идите и будьте со своими людьми. Они верят вам и готовы проливать за вас кровь. Убедите их, что этого больше не потребуется. И помиритесь с женой. Она заслуживает лучшего обращения, чем вы ей оказываете.
В этот раз за стуком двери не последовал скрежет засова.
Впустив слуг, Тенрик вышел в коридор, вслушался в привычный гомон замка. Внизу кололи дрова, лениво перегавкивались собаки, кто-то упражнялся впотьмах с арбалетом и ругал последними словами упрямые стрелы, не желавшие лететь в мишень.
Из западной кладовой Тенрик вышел, расправив плечи. Дугэл и раньше был похож на Шейна, теперь же, когда ушла мальчишеская угловатость, их и вовсе легко было перепутать. Занятный был мальчишка, всё ошивался вокруг сводного брата. Отец отправил его в Бор-Линге едва тому минуло десять, кажется, ещё до приезда Эйлин. Вся округа знала, почему: чтобы не напоминать так явно матери о сторонней связи. Странный, глупый поступок для мужчины, под которого ложились все девки в округе, равно как и под любого из баронской семьи.