Кругляши скользили по доске с лёгким стуком. Сдвинув брови, Элеонора переставляла их так и этак, строила связи и продумывала ходы, пока не осталась довольна. Коснулась самой тёмной фишки и задумчиво уставилась на неё. Как же так вышло, что последнего наследника Оллардов послали на Север в разгар зимы и войны?..
***
Деревянная лестница привычно скрипела под весом Тенрика, пока он поднимался к жене. Уютный звук напоминал о временах, когда с семьёй удавалось поддерживать подобие мира и война казалась немыслимой. Служанки встретили его сдержанными поклонами. Тенрик прошёл мимо них, не взглянув.
Он не сразу увидел жену: заблудился взглядом в полузабытой комнате среди старой материнской мебели. Она сидела над кругляшами тавлута, и взгляд у неё был цепкий, хищный.
— Думаешь, если променяешь свои шахматы на северный тавлут, люди станут тебя уважать? — усмехнулся Тенрик.
— Вас это не касается, — отчеканила Элеонора. — Зачем вы пришли?
Церемонное «вы», гневный взгляд, белизна вокруг плотно сжатых губ. Тенрик смотрел на жену и не узнавал. Она будто поблекла, как дешёвая безделушка, растерявшая позолоту. Присмотревшись, Тенрик заметил, что так и было: простое платье вышито лишь по подолу и вороту, волосы тоже убраны попроще, без золотых нитей и украшенных драгоценностями шпилек.
— Маркграф велел нам помириться, — выговорил он через силу, так жалко звучала фраза.
— Передайте, что его повеление исполнено. У вас всё?
Бледное лицо, трепещущие крылья тонкого носа, излом тёмных бровей. Пожалуй, Тенрик давно не видел жену такой. Верно, злится, что Шейн остался в живых.
— Смотрю, вас не слишком радует победа, — бросил он, поворачиваясь к дверям. И услышал яростное, сдавленное шипение, так не похожее на привычный нежный голос:
— Радует?! Я ненавижу вас. Будьте вы прокляты, грязный, подлый обманщик!
Губы Тенрика тронула улыбка. Похоже, Эйлин верит, что это он придумал подменить брата! Что ж, стоило пережить эти страшные дни, чтобы увидеть, как её милое личико исказили гнев и отчаяние.
— Весьма рад, что вы приписываете мне такие заслуги, — ответил он.
— Разумеется вам, кому же ещё! Вы обманывали меня восемь лет — подло, бесчестно, недостойно мужчины! И именно сейчас, когда моё положение и без того тяжело, вы… Ах, убирайтесь!
Она поднялась и, ломая руки, прошла к окну. Отвернулась, тонкие плечи вздрогнули. Тенрик прошёл следом, недоумевая.
— Я вас обманывал — восемь лет?
Элеонора не обернулась — уставилась в заплетённое морозным узором стекло и зло выплюнула:
— Я жду ребёнка.
Слова упали не камнем — целой стеной. Тенрик сжал кулаки.
— Как вовремя вы решили выполнить свой долг, — раздельно произнёс он. — Вам удалось то, что не удавалось свершить ни одной женщине — зачать от барона Эслинга.
— Не смейте потешаться надо мной! Я не желаю носить ребёнка предателя!
— Нет, это ты послушай, — Тенрик сгрёб жену за плечо, развернул и прижал к стене. — Думаешь, я слепой? Не видел, как ты крутила хвостом перед наглецом-сотником, как кобыла в охоте? Думаешь, хоть на миг поверю, что это моё дитя?!
Элеонора высвободилась резким движением. Лицо кривилось в гримасе, она закусила губу, но не сдержалась и закрыла лицо руками. Слёзы не закапали — полились на платье, оставляя мокрые дорожки.
— Ты набитый дурак! — всхлипывала она. — Прожил со мной восемь лет и не понял ничего, совсем ничего! — Открыла лицо, здоровой рукой схватила Тенрика за полу, а кончиками пальцев, выглядывающими из-под повязки, указала на собственный ворот, где расцветали вышитые ландыши. — Моему роду пять сотен лет! Да ты хоть знаешь, кто сватался ко мне?! Достойнейшие люди Империи! И смеешь говорить, что я могла лечь — с ним?! Да я с тобой ложилась через силу, забери тебя тьма!
Её голос сорвался, захлебнулся слезами. Тенрик в изумлении смотрел, как её красивое лицо кривится в отчаянной гримасе. Эти слёзы, заломленные руки, набрякшие краснотой веки… Взгляд вернулся к цветкам на вороте, нежной шее, упругой округлости груди… По телу прокатилась жаркая волна — нет, страсть давно отгорела, Тенрик не желал эту женщину больше, но в нём ожила торжествующая радость от того, что обладал её молодостью и красотой — в пику лощёным столичным юнцам, что вились за ней до самого отъезда на Север. А следом отозвалось позабытое, наболевшее, старательно похороненное: если и правда ребёнок его? Перечеркнуть бы все слухи, насмешки, хлёсткие слова отца, откровенные издевательства Шейна, который хвалился ублюдками лет с семнадцати — мол, сильна северная кровь, отмечает истинного наследника рода…
Истинного наследника.
Элеонора всхлипнула в последний раз и приложила к припухшим глазам платок.
— Убирайтесь. Я не желаю вас видеть, — процедила она.
— Вы в моём доме, баронесса, — медленно проговорил Тенрик.
— Я уеду, — упрямо возразила она.
— Ты никуда не поедешь.
Элеонора опустила глаза. На миг Тенрику почудилось, будто в них вспыхнуло торжество, но во вновь поднятом на него взгляде не удалось прочесть ничего, кроме ненависти.
— Если вы сохранили ко мне хоть каплю уважения, уходите, — процедила она. — И должна предупредить вас, что не желаю продолжать род предателей. Я восемь лет просила, нет, умоляла вас подарить Северу наследника! А вы так грубо посмеялись надо мной!
Тенрик толчком впечатал её в стену:
— Ты доносишь это дитя. Не доносишь — выгоню в лес в чём есть. Родишь и поглядим, на кого оно будет похоже. Тогда и поговорим.
***
За Тенриком хлопнула дверь, Элеонора перевела дух и опустилась прямо на пол, уставившись в стену невидящим взглядом. Механически вытерла слёзы. Их почти не пришлось вымучивать, достаточно было вызвать в памяти слова матери: «Эслинг? Но это же ужасный мезальянс, дорогая». Восемь лет назад временная утрата титула казалась достойной платой за Север, но с каждым годом было всё труднее гасить жгучую обиду за то, что оставшиеся на юге подруги носили достойные, прославленные имена. А сколько копился невыносимый стыд за увальня-Тенрика перед имперцами…
Элеонора поднялась и толкнула дверь гардеробной. Было трудно дышать, нижняя рубашка противно липла к телу. Стараясь не шуметь, Элеонора достала из сундука свежую рубашку, вернулась в спальню и позвала служанок расшнуровать платье, чтобы прилечь. Разговор с Тенриком лишил её последних сил. Но она выиграла главное — время. Значит, уладит и всё остальное. Прежде чем прикрыть глаза, Элеонора вызвала в памяти доску с игральными фишками, где крупный кругляш занял своё место.
Спустя полчаса Элеонора стояла на пороге своих покоев — посвежевшая, аккуратно причёсанная, на локте перевязанной руки висела корзинка с бинтами.
— Бригитта, не забудь ларец со снадобьями, — поторапливала она. — Возьми тот, где больше ранозаживляющего.
— Госпожа, вы совсем себя не жалеете, — вздохнула служанка, раскрывая ларец, чтобы проверить.
Они не успели спуститься — навстречу поднималась девушка из лекарской. Передник заляпан кровью, волосы выбились из-под косынки — сразу видно, спешила.
— Дурные вести, госпожа, — проговорила она.
— Говори, — велела Элеонора.
— Сотник Гантэр скончался.
Элеонора склонила голову. Скорбный жест почти сразу перешёл в деловитый кивок; Элеонора обернулась к служанкам:
— Господин Гантэр был храбрым воином и покрыл себя славой. Идёмте! В наших силах сделать так, чтобы его путём последовало как можно меньше храбрецов.
Повернулась к лестнице и шагнула на верхнюю ступень, мысленно сбросив одну фишку с игральной доски.
========== 11. Неожиданное приглашение ==========
Столб дыма от погребального костра уходил высоко в небо, обещая Гантэру и его соратникам славное посмертие. Снова над головами людей клубился пар от дыхания, а в треск дров вплетались слова древней северной молитвы. Верен стоял за плечом Ардерика и поглядывал по сторонам. Скорбь по погибшему была недолгой и лёгкой: близко узнать Гантэра он не успел и печалился не сильнее, чем о любом другом соратнике. Куда больше его заботил Ардерик — живой, здоровый, но хмурый, как грозовая туча.