Спустя неделю после ухода отряда пришло письмо. Ардерик сообщал, что закрепился на Овечьих Отрогах — Элеонора насилу вспомнила, что так звалось крупное селение скотоводов в предгорьях — и что местные весьма злы на Шейна после его неудачного похода и, стало быть, поддержат имперцев и помогут найти клятое Бор-Линге. Элеонора прижала письмо к груди, затем, опомнившись, небрежно бросила на стол. Она уже ошибалась, поступив по велению сердца: подбросив Тенрику киноварь, последовав за ним в засаду, устроенную Шейном… Больше она не поведёт себя, как влюблённая девчонка.
Выбирая платье для прогулки в восточную башню, Элеонора провела в гардеробной не меньше получаса. Открытые по южной моде наряды не годились — соблазнять Олларда бесполезно и даже опасно. Северные были слишком просты. Порывшись в сундуках, Элеонора отыскала старое платье матери, которое собиралась перешить, но так и не дошли руки. Квадратный вырез выгодно подчёркивал грудь, плотный корсаж со вставками из чёрного бархата — талию, а закрытое нижнее платье было расшито крохотными ландышами — белым и голубым по чёрному шёлку. Элеонора приложила наряд к себе перед зеркалом, мысленно примерила серьги и ожерелье из северного жемчуга… Юной Элеоноре наряд казался чопорным и строгим. Для нынешней был безупречен.
***
Платье сидело, как влитое, вино из личного погребка Элеоноры отдавало осенней терпкостью и даже свечи горели ровно, заливая маркграфские покои тёплой желтизной. Из-за двери слышались негромкие голоса и смех: Элеонора взяла с собой Грету и можно было не опасаться, что разговор подслушают. Весёлая болтовня разряжала обстановку, а снисходительные взгляды сближали.
— По меньшей мере три дня назад Ардерик был здесь, — Элеонора коснулась воображаемой точки на карте, — и местные хорошо его приняли.
— Я в нём не сомневался, — кивнул Оллард. — Хотя его затея выглядела излишне смелой.
— Он храбр и удачлив, — согласилась Элеонора. — Признаться, я предполагала, что вы тоже захотите поехать.
— Я не воин, — усмехнулся Оллард, — и последняя битва за замок это доказала. Я могу строить машины, но предусмотреть, как изменится положение, просчитать, когда вывести войска… В этом Ардерику нет равных. Даже Гантэр не обладал его чутьём и поплатился жизнью. А я его отпустил, переоценив. Нет, мне нечего делать в настоящем бою.
— Я думала, вам захочется осмотреть новые земли, — сказала Элеонора. — Простите мою назойливость, но вы выглядите одиноким, господин Оллард. Боюсь, вам тоскливо в Эслинге.
— Я с юных лет не желал лучшего общества, чем имею здесь, — улыбнулся Оллард, указывая на чертежи и шестерни. — Простите мою неучтивость.
Элеонора плеснула по кубкам ещё вина. Сколько она себя помнила, об Оллардах говорили одно и то же: нелюдимы, неприветливы, надменны. Её мать сетовала на отца нынешнего маркграфа, бабушка — на деда. Элеонора всматривалась в резкие черты бледного лица и силилась вспомнить: человек, что сидел перед ней, не всегда был маркграфом Оллардом, у него было личное имя, которым его звали родители, друзья, жена… Но вспомнить не удавалось — будто у её собеседника осталось лишь родовое имя, чёрный бархат и меч на правом бедре. Будто он уже был одним из череды Оллардов на семейных портретах, отринув всё личное.
— Я знаю, что вы цените выше шестерёнок, — сказала она, отодвинув карту. — Своё имя и кровь.
— И как вы намерены это использовать?
— И в мыслях не было использовать вас, маркграф Оллард. — Элеонора чуть пригубила вино. Определённо, оно было лучшим, что удалось найти в погребах Эслинге. — Я лишь удивляюсь недальновидности Его Величества. Я много обдумывала сложившееся положение и, признаться, никак не могу постичь одну вещь. Раз в столице давно подозревали, что на Севере неспокойно, для чего сюда отправили вас — единственного наследника рода? Или Его Величеству было важнее, что вы единственный владелец механических мастерских и обширных земель?..
— Вы и мои земли уже посчитали?
Элеонора отставила бокал точно на середину вышитой салфетки и сплела пальцы в замок.
— Я многое посчитала, господин Оллард. В этом году Север принесёт короне одни убытки. Покрыть их можно, подняв налоги, что не понравится людям, или пополнив казну за счёт чужих богатств. Например, сослав их законного хозяина на войну с якобы дипломатическим поручением.
— Полагаете, император не ждёт моего возвращения?
Элеонора улыбнулась как можно любезнее:
— Будь император заинтересован в продолжении вашего рода, он навязал бы вам вторую жену и не выпустил из спальни, пока вы не исполнили бы свой долг.
Оллард отпил вина и усмехнулся:
— В таком случае я благодарен, что мне предложили всего лишь поездку на Север.
Элеонора снова разлила вино и не удержалась от колкости:
— Как вы пережили брачную ночь, маркграф?
— Превозмогал, — отозвался Оллард. В его глазах плясали озорные огни. — Вы пришли, чтобы обсудить мою супружескую жизнь? Уверен, ваша более красочна.
— Не сомневайтесь, — парировала Элеонора и отставила бутылку, не преминув игриво огладить горлышко. Не соблазняя, но дразня. — Так вот, раз вы в ссылке, значит, заинтересованы, чтобы вернуть расположение императора. А значит, мы можем быть полезны друг другу. Мир на Севере нужен нам обоим. Вместе мы добьёмся большего, чем порознь. Ваш отчёт императору позволит мне сохранить доброе имя, а вам — вернуть его.
— Предлагаете мне лгать?
— Всего лишь умолчать кое о чём. Ради ваших надежд.
— Надеяться — неблагодарное занятие. — Озорные огни в глазах погасли, словно болото затянуло ряской. — Однако прекрасное вино! Из погребов вашего отца, надо полагать?
— Да. Урожай того года, когда Его Величество взошёл на престол. Маркграф Оллард, послушайте меня. Я не знаю, через какие испытания вам пришлось пройти, кроме потери семьи, но вы ещё не стары, у вас впереди целая жизнь. Вы умны и талантливы. Я не верю, что у вас не осталось ни мечты, ни надежды.
Оллард медлил с ответом, и Элеонора уже собиралась убеждать его дальше, как он заговорил:
— Это у вас впереди целая жизнь, Элеонора, и я желаю, чтобы ваши надежды не рухнули, как мои. Чтобы ваш род не пресёкся, чтобы не пришлось видеть, как угасают ваши дети — медленно и неотвратимо. Чтобы не пришлось узнать, что их невозможно спасти и за всё золото мира. Не пришлось опустить над ними могильную плиту…
Маска шла трещинами, за ней ворочалась боль — потаённая, застарелая. Элеонора впервые видела Олларда таким и не удержалась — коснулась чёрного бархатного предплечья, желая поддержать. Оллард выдохнул и отвёл взгляд:
— Простите. Я не должен был вас волновать. Позавчера Агнет исполнилось бы тринадцать — возраст, после которого её жизни больше не угрожала бы болезнь. Забыть об этом труднее, чем кажется.
Элеонору уколола мысль: если бы двадцать лет назад их отцы договорились, всё сложилось бы по-другому. И Север был бы не нужен — она правила бы огромным Оллардовским маркграфством, пока супруг сидел бы над чертежами.
Рука под чёрным бархатом напряглась, и Элеонора медленно убрала пальцы, но не отвела взгляд от бледной кожи, обтянувшей костяшки и суставы. Голубые ветви вен, пятно от чернил на безымянном пальце, от масла — на большом и указательном. Полоска кипенно-белой рубашки, угольно-чёрный рукав, снова белое — в вороте… Волосы — тёмный камень, глаза — мох, кожа — снег, пронизанный голубоватым льдом вен. Сведи её судьба с этой ледяной глыбой, осталась бы она прежней Элеонорой?..
— Я вам не враг, маркграф Оллард, — негромко проговорила она. — Стоя на одной стороне, мы можем многое.
— Элеонора, — отозвался Оллард устало, — вам нужна моя помощь? Попросите. Обсудим. Только не нужно навязывать мне выгоду — у вас нет ничего, что могло бы меня заинтересовать.