Оллард снова повернулся к проводнику:
— Почему же сотника Рамфорта не предупредили, чтобы не совался в гиблые края?
— Так разве ж им скажешь! — обиделся проводник. — Разве ж они спросили? Поехали, никому не сказав, да и раньше держались особняком…
— Я хочу осмотреть это место. Есть надёжная тропа?
Проводник закивал.
Они обогнули долину, то увязая в снегу, то выбираясь на голый камень. Проводник не умолкал, описывая гибель отряда с такими подробностями, что, казалось, ещё чуть-чуть — и выяснится, что в битве затесались тролли и горные эльфы. Впрочем, понять, что случилось, было несложно. Старшие Эслинги уезжали в Бор-Линге так, чтобы не возвращаться, и нагрузили телеги всем, что не желали оставлять молодому барону. Старый барон ехал впереди с семьёй и горсткой слуг, за ними растянулись обозы. Шейн с небольшим отрядом прикрывал сзади. Южане укрылись в широком провале у самого выхода и напали на арьергард. Однако Шейн не то предвидел засаду, не то вовремя заметил преследователей. Выставил своих людей наверху и заманил южан прямо под стрелы.
Такко смотрел на заснеженные склоны и думал, что непременно вернётся сюда летом. Наверняка местные побоялись как следует обшарить эти места, и среди камней полно хороших наконечников для стрел. А может, повезёт найти целый меч! Или хотя бы нож. Краем глаза Такко уловил лёгкое движение на склоне, но головы не повернул. Глядя прямо, ничего не увидишь. Быть может, всего лишь осел снег или пробежал юркий горностай, но Такко верилось, что то скользят по невидимым тропам призраки непогребённых воинов. Часто бывает, что тела оказываются там, куда живому не добраться, вот и выходит так, что достойные люди годами ждут погребения. Да, если хорошо поискать, пожалуй, отыщешь здесь не одно лишь оружие…
— Почему мы приехали сюда именно сейчас? — спросил Такко, пока они неторопливо возвращались по собственным следам. Проводник ушёл вперёд, а Оллард то ли задумался, то ли намеренно придерживал лошадь. — Всё же под снегом.
— Я увидел достаточно. Баронесса не лгала, Рамфорт действительно попал в ловушку, и к обвинениям, что Империя предъявит Шейну Эслингу, добавится ещё и разбойное нападение. Я сам хочу осмотреть эти места, когда сойдёт снег, но будет поздно.
— Почему?
— Гонец с отчётом для Его величества отправится в путь, едва тракт станет проезжим.
Значит, Оллард не доверял баронессе и решил проверить её слова, прежде чем писать отчёт. Занятно.
— Она выпросит для вас помилование в обмен на поддержку?
— Не выпросит, а употребит своё влияние для достижения обоюдно полезных целей. И не она, а госпожа Элеонора, для тебя и вовсе госпожа баронесса. Привыкай к языку образованных людей. Что касается поддержки — разумеется, я приму сторону баронессы в любом случае. Не барона же. Она готова отдать Север Империи, он — нет. Как видишь, выбрать очень просто.
Прежде чем тропа нырнула вниз, Такко ещё раз оглянулся на мёртвую долину. За хребтом лежала ещё одна, за ней ещё…
— Там войско! — Чёрные точки на снежном склоне явно не были виденьем. Такко снова привстал на стременах и чуть отвёл взгляд, чтобы не слепил снег. — Это же Ардерик!
Оллард мигом оказался рядом, чудом развернув лошадь на узкой тропе.
— Он самый. Больше некому. Похоже, сегодня день хороших вестей! Поспешим. Обрадуем госпожу Элеонору.
— Мы не дождёмся их? Вернёмся вместе, а?
— Нет. Пусть им достанется вся радость встречи. И не скучай по долине! Раз тропа в Бор-Линге начинается здесь, мы ещё вернёмся сюда.
Такко оглядывался, даже когда долину и склон скрыл горный хребет. Разум подсказывал, что от войска их отделяет не меньше двух дней пути, но что за беда снова заночевать в горах? Зато увиделись бы с Вереном на день раньше. Такко разок получил от друга весточку — выцарапанное на бересте «Яздаровъ беригиБрегиттту» и весьма недурной рисунок медведя, подминающего оленя. Олень был на гербе Шейна, и смысл рисунка был ясен — восточные земли отступились от изменника. Надо будет непременно рассказать Верену о долине и погибшей сотне. Пусть знает, что Шейн не гнушался засадами, а значит, и честного боя не заслужил.
***
Дым коптил низкий потолок грота, лениво выползал наружу почти неразличимыми струйками. Не сразу приметишь стоянку со стороны. Для Верена так и осталось загадкой, каким чутьём местные отыскивали сухие дрова даже под снегом. Сколько здесь было этого снега! Верен за всю жизнь столько не видел, даже когда замерзала Красильная Заводь и малышня весело каталась по склонам реки на наспех сколоченных санях.
— Пошли, что ли, оглядимся, — позвал Ардерик.
Глядеть было не на что — каждая долина была похожая на предыдущую. Те же серые отвесы, те же сосны щетинились из-под снега хвоей, а берёзы тянули скрученные ветви. Впрочем, не нужно было гадать, отчего Ардерику не сидится на месте тем больше, чем ближе они подходят к Эслинге. Порой Верен пытался представить, как это: если бы Бригитта носила его ребёнка, будучи замужем за другим. Гадал, правда, недолго — будь у Бригитты законный муж, она бы и не посмотрела на сторону, в этом Верен был убеждён неколебимо. Равно как и он сам не глядел на девок, попадавшихся в восточных селеньях. Не мальчик уже, своё отгулял.
Да и не до того было. В каждом селении повторялось одно и то же: отряд встречали настороженно, когда угрюмым молчанием, когда — вилами и кольями. Привыкли, что гости в доспехах — к пустым погребам, и хорошо ещё, если не заберут подросших парней и девок покрасивее. Ардерик часами рвал глотку на морозе, расписывая, как обманывал северян подлый Шейн, совсем не то, что щедрая Империя! Потом втолковывал то же самое уже в приземистых и дымных домах. К утру, охрипнув от споров, осушал очередную чашку дурного местного пива и переводил разговор на Бор-Линге. Местные кивали, сетовали на бесчинства Шейна, но указать тропу к морской крепости не спешили. То ли вправду не знали, то ли боялись мести.
А бывало и так, что отряд оставлял за собой пепелище и вороньё, слетающееся на косые кресты. Бывало — бежали и возвращались ночью с факелами и арбалетами наизготовку. Эти воспоминания Верен старался лишний раз не тревожить.
— Лишь бы они не переметнулись обратно к Шейну, стоило нам уйти, — поделился Верен сомнениями. — Вот явится он требовать припасов, и что они, откажут? Он же не один придёт да не безоружный.
— Ясно, не один, — поморщился Ардерик. — Значит, надо его до лета изловить.
— Местным война поперёк горла. — Верен вспоминал, как старики показывали пустые погреба, а хозяйки сетовали, что люди с побережья забрали последних коз. — Повезло, что Шейн не обещает им мира.
— Сперва-то обещал, — напомнил Рик. — Помнишь, тот староста или как их тут звать, говорил, будто ещё годик потерпеть — и будет на Севере вечный мир и сытость, что зерно и шерсть перестанут отдавать даром, а будут продавать за золото… Я ему к утру только втолковал, что ихнее золото — это южное зерно! Сейчас у него пятеро детей живы, а без зерна и зелени хорошо если трое останутся да не выйдут заморышами. Он всё твердил: грабите нас, лучшую шерсть забираете, лучшую рыбу! Соль вот лиамцы под себя подобрали… Я говорю: у тебя каша в горшке чья? Хлеб откуда взял? Где у вас те поля, на каких пшеница растёт? Хочешь как встарь, горсть ячменя на зиму растягивать? А с детьми, говорю, как думаешь — пусть дерьмо на поля возят? Или лучше их выучить да пристроить шерсть считать, чтобы были в тепле, чистоте да при монете? А девок лучше за воинов выдать или за деревенщин, какие и в могиле навозом смердят?
— Ну с девками-то он по-своему понял, — криво усмехнулся Верен.
— А я не в обиде, — усмехнулся Ардерик. — Зря ты тогда к лошадям спать ушёл!.. Обе были хороши!
— Всё же понять бы, как им пришлись твои слова, — проговорил Верен, осторожно спускаясь по склону. Снега здесь намело по колено, спасали только снегоступы. — Вдруг они там со страху дань Шейну собирают. Жрать у них хоть и нечего, а в кузницах-то стук стоял в каждой деревне.