— Я к брату пришла, — жалобно проговорила она наконец. — Он здесь работает, его Рудольф Лакатош зовут.
— Рудольф Лакатош, — повторил сторож. — Ну, и чего же ты хочешь от этого Лакатоша?
— Папа велел передать ему кое-что.
— А после работы это никак нельзя передать?
— Дело очень важное, — пустилась во все тяжкие Кати. — У меня мама больна.
— Больна? А что с ней?
— Живот болит. Может, даже умрет она!
— Ты знаешь, где твой брат работает?
— Знаю, я уж сколько раз была здесь! — солгала Кати, не моргнув глазом.
— Тогда беги, — сказал сторож ласково.
Кати уже рванулась было во двор, но вахтер остановил ее:
— Постой-ка!
Он достал коричневый пакет, из него вынул белый пакетик, а из белого — завернутый в промасленную бумагу сверток. В свертке оказался сильно подрумяненный и обильно посыпанный сахаром хворост. Взяв одну штуку, самую большую и поджаристую, он положил ее в белый пакет и протянул Кати:
— Отнеси это маме своей!
Кати отчаянно затрясла головой, косички так и запрыгали вокруг шеи.
— Ой, нет, пожалуйста, не надо! — крикнула она чуть не плача, повернулась и ударилась в бегство.
Только у самого заводского здания Кати немного сбавила ход, да и то все время оглядывалась, не догоняет ли ее дяденька сторож со сладким хворостом. И как это ей в голову пришло сказать, что у нее больна мама? Глупый все-таки человек Надьхаю, дяде сторожу вполне можно было бы рассказать про книгу для пения. Окажись на ее месте Марика, она непременно рассказала бы. Да и Феттер тоже. Она противная, это правда, но такого придумывать не стала бы, что мама у нее больна…
Рабочие входили один за другим, а Кати стояла, прислонившись к стене, и смотрела, не идет ли Руди. Но его не было. По двору пробегали уже только одиночки. Вдруг к Кати подошел человек в короткой куртке.
— Замерзнешь здесь, девочка! Кого ты ждешь?
— Брата своего, Рудольфа. Рудольфа Лакатоша.
— А он давно на заводе работает?
— С сентября.
— Значит, он должен быть еще на внешних работах, вон там, за зданием.
Кати весело побежала туда, ей уже порядком надоело бессмысленное стояние у стены. Позади заводского здания, на огромной, сплошь изрытой территории, копошились рабочие. Они лопатами нагружали землю в тачки, потом по рельсам подталкивали тачки к вагонеткам, сбрасывали в них землю, а вагонетки, выстроившись длинным поездом, отвозили землю на завод. Вагонетки въезжали прямо в стену завода с одной стороны и выезжали с другой уже пустые. Кати быстро огляделась. Вряд ли Руди лопатит землю, он ведь известный лентяй. Тачки таскать — работа тяжелая, в земле рыться — тоже не по нему… Но вот Кати увидела, что там, где исчезают в стене нагруженные вагонетки, кто-то стоит и наблюдает, правильно ли вагонетки выстроились, не сошли ли с пути. Это, должно быть, и есть Руди. Стоять да глазеть — занятие как раз для него.
И действительно, это был Руди. Когда из-за очередной вагонетки появилось перед ним лицо Кати, он принял это к сведению без малейшего удивления, словно каждая вторая вагонетка привозит ему такую вот Кати.
— Это пальто я вчера получил, — сказал он вместо приветствия. — Теплое, на вате. Даром дают.
— Где моя книга для пения? — вопросом ответила Кати.
— Если проработаю здесь полгода, моим будет, навсегда, — продолжал свое Руди.
— Черта с два твое, отдавай сейчас же! — закричала Кати.
— Что отдавай?
— Мою книгу для пения!
— Че-го?! Нету у меня. Я и не видел ее!
— Шаньо сказал, что ты вытащил ее из ящика и унес.
— Враки! Говорю, не видел! И потом, чего ты так из-за какой-то книжки в бутылку лезешь? Обложка у нее почти совсем оторвалась и многих страниц нет.
— Все равно отдай! Мне нужно.
Руди поправил вагонетку, одно колесо которой сошло с рельса. На Кати он больше не смотрел, покончив для себя эту историю с книгой для пения. Кати стояла как потерянная.
— Знаешь что? — сделала она новую попытку. — Я отдам тебе книгу, а себе возьму только один листок, тот, что отпечатан на машинке.
— Сказано, не видел, — буркнул Руди. — Тот, что на машинке? Ну ладно, только книга теперь будет моя.
— Так давай же! — выжидательно посмотрела на него Кати.
— У меня ее нет здесь! Ты что, думаешь, я с собой на работу книжки таскаю? — возмутился Руди. — Она дома.