— Ты не доверяешь мне! — Голос тети Дёрди как-то горестно зазвенел. — Ты должна была сказать мне, что живется тебе труднее, чем другим ребятам. Мы нашли бы какой-нибудь выход, сумели бы помочь тебе. Почему ты не на продленном дне?
— А кто тогда будет готовить ужин?
— Мы придумали бы, как сделать, чтобы у тебя оставалось больше времени на занятия. Потому что самое важное сейчас для тебя — учиться. Мы поговорим еще обо всем, ребята будут помогать, и тебе станет легче.
— Нет, не надо ребят, не надо! — воскликнула Кати неожиданно громко, так что даже незнакомая учительница подняла голову из-за своих тетрадей.
Тетя Дёрди взяла руку Кати в свою. Коричневая лапка исчезла под ее белыми пальцами. Кати с ужасом вспомнила, какие грязные у нее ногти.
— Знаю, девочка, — негромко говорила тем временем тетя Дёрди, — у тебя на сердце полно царапин и колючек. Ты не говорила мне, но я все равно знаю. И вся эта история с елкой мучила тебя. Мы поговорим еще об этом, и еще о многом другом. Все началось с того дня, когда никто не захотел сидеть с тобой.
«И совсем не с этого, а еще с кондитерской, откуда Маргитка меня выгоняла, официанта натравливала…»
— Но знаешь, почему они не хотели сидеть с тобой? Потому что ты была грязнуля, лохматая…
«Я не была тогда лохматая, даже ленту вплела в волосы».
— …И еще на тебе была такая необычная, такая длинная юбка. А дети не любят необычного. Да и взрослые тоже. Ты была, словом, немножко не такая, как они. И не только из-за юбки. Ты не слушалась, дичилась, все время была готова к отпору, толкалась, дралась, мне тоже отвечала невежливо, не так, как полагается. И с учебой у тебя неважно. Я-то знала, что ты неплохая девочка, что сердце у тебя доброе, добрее, может быть, чем у многих других ребят в классе, — но если ты отвечала плохо, я должна была ставить тебе единицу, а если ты опаздывала, не могла не отчитать тебя. Да еще этот недельный прогул! Помнишь?
«А все же Крайцар славный. И даже этот противный Беллак стоит всего четвертого «А», что ни говори».
— Слушай меня, Кати! В жизни множество самых разных правил, которым нужно подчиняться, даже если это нелегко. Иначе все полетело бы вверх тормашками. Ты только представь себе, что было бы, если бы у нас в классе, например, каждый стал делать, что хочет…
«Вот уж Коняшка показал бы…»
— Если тебе положено ходить в школу — без четверти восемь изволь быть здесь. В школьном халате, умытая, причесанная. Ты заметила, что с тех пор, как стала больше следить за собой, в классе к тебе и относиться стали лучше?
«Не заметила. Разве что Персик».
— Ну, отвечай же!
— Да.
— Уж очень неуверенно ты произнесла «да». А между тем это так. Верь мне, ведь я-то всех вас вижу — и ребят, и тебя тоже. Ну, скажи сама, за что им любить тебя, когда ты ходишь чумазая, растрепанная, грубишь всем, плохо учишься и портишь всему классу среднюю успеваемость?
«Да что же это такое — средняя успеваемость?!»
— А в довершение всего ты сама их не любишь. Ведь не любишь! Ты не можешь пройти мимо парты Аги Феттер, чтобы не смахнуть ее ручку или еще что-нибудь. Думаешь, я не замечала?
«Видно, пожаловалась, обезьяна несчастная!»
— Феттер не говорила мне, но если бы сказала, мне пришлось бы заступиться за нее. Так ведь?
Кати вдруг так отчаянно затрясла головой, что косы ее пустились в пляс.
— Тетя Дёрди, я ведь цыганка! — крикнула она вне себя от горя. — Не такая, как все! Цыганка, цыганка, цыганка…
Она с трудом выдавила это из себя и захлебнулась в слезах. Но тетя Дёрди все же поняла. Снова взяла Кати за руку, склонилась к ней и горячо заговорила:
— Нет, Кати, нет, нельзя так, никогда больше не говори, что ты не такая, как все, что ты другая! Ты такая же девочка, ласточка моя, как любая другая…
— А все-таки они не хотят быть вместе со мной! — плача, выговорила Кати.
Впервые в жизни она произнесла это вслух. Слезы так и хлынули у нее из глаз. Минута — и синий ее халатик потемнел от влаги. Сколько их было, этих сдавленных, непролитых слез: и из-за Маргитки, кассирши из кондитерской на Главной площади их городка, и из-за вахтера универмага «Корвин», из-за памятного Первомая, и из-за Феттер, посмеявшейся над ее новым голубеньким платьем… Слезы катились градом, она никак не могла остановить их. Но и тетя Дёрди все говорила и говорила, рассказывала ей, объясняла: