— Знаешь, Кати, людей так долго учили дурному, что они и сейчас еще не забыли той науки. Сколько столетий, даже тысячелетий твердили им и внушали, что люди не одинаковы, что господин — это одно, а слуга — совсем другое, и господа презирали слуг, бедных, не считали их за людей. А ведь каждый человек имеет одинаковое право на жизнь и на счастье. Ты понимаешь меня?
Кати кивнула. Она слушала всем сердцем, даже слезы перестали катиться из глаз.
— Еще и двадцати лет не прошло, как у нас, в нашей стране, громко заявили, что все люди равны. Подумай, что это такое — двадцать лет в сравнении с тысячелетиями! А ведь дети всегда немного похожи на своих родителей. Поэтому так легко и так долго держится дурное, пришедшее из прошлого, и вот почему воспитывать приходится не только детей, но и взрослых. Ты улыбаешься, да? А ведь насколько труднее воспитывать взрослых, чем детей! С вами и то никакого сладу нет, а если еще всех мам да всех пап собрать! Ну, сколько я уже твержу вам, чтобы сразу после первого звонка в классе была тишина, — а где она, эта тишина?..
«Еще какой гвалт стоит! Только тогда и стихает все, когда тетя Дёрди войдет в класс».
— Но есть один хороший способ воспитывать людей — любить их. И детей, и взрослых. И тогда они постепенно изменятся. Вот увидишь: будешь любить ребят, и они тебя полюбят. Странная это вещь — любовь: чтобы получить ее, самой надо отдавать, и как можно щедрее. Понимаешь?
— Да.
Тетя Дёрди выпустила руку Кати. Смуглая маленькая рука с короткими пальцами сиротливо осталась у нее на коленях.
— А теперь поговорим о елке. Роль свою ты нашла, но сделать теперь ничего нельзя. За вчерашний пропуск я не буду тебя наказывать, но обещай, что больше этого не повторится никогда. Обещаешь? Ну, дай мне на том руку!
Катина рука быстро скользнула опять в теплую ладонь тети Дёрди.
— Забрать сейчас роль у Марики я не могу, да и поздно уже, все равно ты не успеешь выучить. И вообще ты заслужила это наказание. Помнишь, как ты вела себя на воспитательском часе? Мол, и праздники тебя не интересуют, и вообще все… Как тебе ни обидно было, подобная недисциплинированность недопустима. Но не будем больше говорить об этом. Такое с тобой не повторится. Я знаю. И потому мне не хотелось бы, чтобы ты вообще не участвовала в празднике.
«Этуке можно будет прийти!» — гулко застучало сердце у Кати.
— Что-нибудь новое выучить ты уже не успеешь, но если ты знаешь… ну, стихотворение какое-нибудь или песню… Ты умеешь петь?
— Так ведь… — пожала Кати плечами. Конечно, она умеет, кто же не умеет петь?
Тетя Дёрди обернулась:
— Мы не помешаем, Агата?
— Нет, нет, пожалуйста, — отозвалась незнакомая учительница.
— Тогда спой что-нибудь, Кати. Послушаю, какой у тебя голос.
Кати спела одну за другой три песни. Она уже решила, что ей придется спеть все песни, какие она знает, — только ведь тогда этому и конца не будет! — но вдруг тетя Дёрди поглядела на часы и даже испугалась. Она сказала, что должна уйти и чтобы Кати разыскала завтра тетю Магду, учительницу пения, и выбрала вместе с ней три песни да попробовала исполнить их под рояль. А тетя Дёрди до тех пор успеет предупредить ее.
— Вот ты и будешь выступать, Катика, петь будешь. Если бы ты так же горячо относилась к географии! Ну, да мы еще поговорим с тобой обо всем.
Кати так и светилась от счастья. Она стрелой полетела в эспрессо, чтобы пригласить Этуку на праздник. И только дома вспомнила, что забыла купить говядину у дяди Сабо.
11
Очень странно сейчас у Кати на душе. От радости это, что ли? Так вот как оно бывает, когда захлестывает радость и даже голова идет кругом?! А как пылает лицо! Совсем как дома в храмовой праздник, когда все ребята катались на карусели. Кати каждый год бегала с Надьхаю на карусель. Та карусель была не электрическая, не такая, как здесь, в Веселом парке, — там ребята сами становились в серединку и крутили карусель. Десять кругов прокрутишь — садись кататься. Кати всегда выбирала коляску, а Надьхаю больше любил на лошадке. Ох, как она вертелась, эта карусель, и как кружилась от быстрого движения голова! Вот как сейчас…
Все было именно так, как представляла себе Кати заранее. Впрочем, нет, все-таки не совсем так.
Все выступавшие должны были собраться в классе к половине четвертого. Организационному комитету и звену имени Лайки[12] тетя Дёрди велела установить в гимнастическом зале стулья и принести два красных бумажных мешка. В мешках были подарки. Эти мешки красили всем классом в пятницу после уроков. Просидели до шести, но зато всё закончили. Като Немеш даже нарисовала на каждом мешке по чертику. Вышло просто замечательно! У одного, правда, рожки немного смазались, но это было видно, только когда подойдешь совсем близко. Кати тотчас решила про себя, что близко подходить не надо. Гм, оказывается, эта зануда Като на что-то способна! Кати предложила художнице новенькую тетрадку, если она нарисует ей маску черта. Немеш сказала, что нарисует, но только после праздника, а тетрадки ей за это не нужно, у нее и своих достаточно. Подарки укладывали тоже сообща. Деньги дал родительский комитет, и каждому из ребят досталось по два маленьких пирожных и по пяти кусков постного сахара. Все это они упаковывали в целлофановые пакетики и перевязывали тоненькой ленточкой.
12
После полета в космос собаки Лайки ее имя стали носить многие звенья и отряды венгерских «маленьких барабанщиков» (соответствует нашим октябрятам).