А потом все смешалось: ребята в голубых галстуках[13], пьеса-сказка — схватка сына старосты с гусями, — взрослые в первых рядах и шведская стенка… Она опять сидела на карусели в позолоченной коляске. Где-то гремела музыка; это пиликала на сцене Илдико Ружа, но в сердце у Кати звучал целый оркестр, исполнявший никем еще не слыханную сладостную песню. И, совсем как на карусели, то один, то другой силуэт проступал вдруг из сливающейся пестроты: улыбка тети Дёрди, чуть заметные знаки Этуки — мол, здесь я, вижу и волнуюсь за тебя. Тетя Магда садится за рояль. «Ах да, — спохватывается Кати, — сейчас моя очередь! На сцену подымается дедушка Микулаш, сейчас Он скажет, что теперь буду выступать я, за ним идут оба чертика и тащат красные мешки… Зачем мешки, ведь подарки раздавать должны после меня, мой номер последний!» — пугается вдруг Кати.
Тетя Магда смотрит на Микулаша во все глаза, тетя Дёрди взволнованно наклоняется вперед. Карусель останавливается так неожиданно, что Кати мешком вываливается из коляски и вдруг видит, что стоит у стены, испуганная и оцепеневшая. И слышит слова Микулаша:
— Дорогие ребята, ваши учительницы скажут еще вам о результатах…
По спине у Кати побежали мурашки. Шведская стенка, за которую она ухватилась, стала скользкой и влажной. «Забыли… — мелькало у нее в мозгу. — Этот дурень Микулаш забыл про меня! Он должен был сказать: «Наш последний номер — народные песни — исполняет Кати Лакатош».
Тетя Дёрди поправила очки и кивнула Кати.
И вот Кати снова на качелях. Она сама не знала, что делает, словно все это происходило во сне. Оторвалась от шведки и сразу оказалась на сцене, возле Микулаша, который посмотрел на нее и сказал: «Ах да!» Директор засмеялся некоторые из гостей тоже, чертенята потащили обратно свои мешки, но Кати никого не видела. Она пела, пела так, как поет жаворонок, завидев весеннее небо. Карусель вертелась все быстрее, все головокружительней, позолоченная коляска бросала яркий отсвет в зал и тоже пела, ту же самую песню, что звучала радостно в самой глубине Катиного сердца. Раздались аплодисменты, они понеслись, понеслись к Кати, обхватили ее, обняли, а она все стояла на сцене, чуть-чуть раскинув руки, и улыбалась. Тетя Магда крикнула:
— Еще спой, еще!
И Кати пела снова. Зал кружился, голубые галстуки плыли у нее перед глазами, и вдруг возникло внимательное лицо директора — теперь он уже не смеялся.
«Ты и теперь говоришь про меня: «Так это ты и есть Кати Лакатош?» — мелькнула у Кати шаловливая мысль.
Феттер стояла перед своим звеном.
«Видишь, Феттер, и я, значит, кое на что способна!»
Вдруг Этука поднялась и пошла к выходу.
«Ах да, ведь у нее билеты в кино! Этука, когда я вырасту, буду такая же красивая, такая же добрая, как ты!»
И снова буря аплодисментов. Этука на минутку останавливается в дверях и тоже хлопает. Потом посылает прощальный взгляд Кати и исчезает.
«Иди, иди, Этука, можешь уходить спокойно, самое главное ты видела: мне хлопали!»
Кати заметила вдруг, что она опять стоит у шведской стенки. Кладек дергает ее за косу, Персик обнимает и все твердит: «Ну вот видишь, ну вот видишь!» — и заливает слезами и свое и Катино лицо.
А дед Микулаш опять уже бубнил:
— Дорогие ребята, ваши учительницы скажут еще вам о результатах первой четверти, я же, старый дед Микулаш…
Кати тоже получила подарок. Один кусочек пирожного выхватил у нее из рук неожиданно подскочивший Коняшка и, как обезьяна, полез вместе с добычей по шведской стенке. Все вдруг задвигались, закричали, тетя Магда подошла к Кати, пожала ей руку, как взрослой, и сказала, что возьмет ее в хор старшеклассников; что-то говорила и тетя Гараш, и даже Като Немеш — кажется, про маску черта, но Кати ничего не слышала. Она пробралась сквозь толпу и выбежала на улицу. Ей хотелось проветриться, прийти в себя.
Сколько времени бегала Кати по улице взад-вперед, не знала и она сама. И вдруг обнаружила, что стоит перед школьным подъездом, из которого как раз выходит тетя Дёрди.
— Да ты просто с ума сошла, глупышка! — набросилась она на Кати. — Бегаешь по улице без пальто! В декабре! Где ты была? Сейчас же вернись в класс за пальто!
Кати уже взбегала по лестнице, когда услышала:
— Ты хорошо пела, глупышка. Очень хорошо. В понедельник мы еще поговорим об этом.
А Кати все мчалась и мчалась на невидимых качелях. Иногда ей хотелось уже крикнуть: «Остановитесь, у меня кружится голова!» — но этого нельзя было сделать. Она продолжала кружиться в золоченой коляске, а музыка гремела все сильнее и сильнее…