— Он дома? — перебила наконец Кати.
— Какое там! А ты и не знаешь? В больницу его увезли, беднягу. В одночасье скрутило его, и все тут. Прямо на улице и упал, среди цветов своих. Прибежала ко мне какая-то женщина, с корзиной. Не с нашей улицы, я ведь тут чуть не каждого знаю, по крайней мере с виду. Словом, вбегает — что делать, мол, где телефон, надо «скорую помощь» вызвать. Я быстренько плащ свой на плечи — очень сильный ветер был — и бегом на улицу. А уж вокруг него народ собрался. Тут и «скорая» подоспела, и отвезли старичка в больницу Рокуш. А он еще здесь в себя пришел, сказал, чтоб я стол, как обычно, в подъезд вкатила да меховой жилет его в больницу принесла — вдруг там прохладно будет.
Женщина деревянной ложкой попробовала свое варево и снова насыпала что-то из кружки. Кати опять не удалось установить, что же такое она готовит.
— А только жилета я не отнесла ему. Нет у меня времени совсем. Вот дадут если помощницу и будет кому лестницы мыть, тогда и стану по делам жильцов своих бегать. Да я и то пошла бы, только вот халат этот очень уж торопит докторша. А что шью я, про то никому говорить не надо, потому что налог назначат. Да и не шью я вообще-то, редко когда возьму заказ. А все лучше, если об этом неизвестно. Вон про бедную Эржи Балог донесли, что она чулки в починку берет, а ведь, если разобраться…
— Где эта больница? — спросила Кати, храбро бросаясь в водопад слов.
— Как выйдешь, повернешь направо, а дальше все прямо пойдешь. Так ты же и жилет захвати. И еще… Погоди-ка!
Она сунула в кастрюльку свой длинный, с горбинкой нос, затем снова потянулась за очередной кружкой, с грохотом опустила на место крышку и кинулась в кладовку. Вернулась с банкой компота из черешни.
— Вот, отнеси ему. Привет от меня передай да скажи, что, пока он там лежит, я сама буду у него убираться. Ты ему кем же приходишься?
— Никем, — ответила Кати, подхватила банку и со всех ног бросилась прочь. Даже на улице ей еще чудилось, что тощая «управляющая» все швыряет ей вслед кружки в красный горошек, набитые до отказа словами, словами…
Тетя Дёрди открыла шкаф. Никто этого не заметил, кроме Кати, хотя как раз ей и не следовало бы отвлекаться. Ведь Эмё Табори говорила именно о ней, и весь класс смотрел то на Эмё, то на Кати. Только Коняшка зачем-то сунул пробку Тизедешу в руку, хотя пробка могла бы преспокойно оставаться в кармане у Коняшки. А Эмё между тем говорила:
— Кати Лакатош предлагает замечательное дело, и наш отряд должен взяться за него… и выполнять все честно, чтобы не стыдно было другим в глаза смотреть…
«Замечательное дело» — эхом отозвались в душе у Кати слова Эмё. Она сидела, легонько болтая ногами, и уже не видела, что делает тетя Дёрди, не слышала слов Эмё. Мысли ее были далеко. В воображении своем она опять стояла на пороге больничной палаты, прижавшись к сверкающему белым лаком косяку двери. Она никак не могла решиться войти и лишь с трепетом прислушивалась к доносившейся из палаты беседе… Тогда впервые ее осенило: надо сказать ребятам!
Прямо напротив двери, в белой полотняной рубахе, лежал обросший щетиной старик. Тяжело охнув, он заговорил:
«О-ох, трудно мне еще садиться-то. А сын сказал, что придет сегодня, посмотрит, могу ли я сидеть уже. К вам, сосед, тоже сынок заявится?»
Кати насторожилась, но ответа не последовало. Обросший старик опять попытался завязать беседу:
«Вы спите?»
«Нет», — услышала Кати и сразу узнала голос Хромого Дяди.
«И правильно, — опять заговорил первый старик. — Сейчас ведь посетители начнут приходить. К вам придут, а вы спите, как сурок».
Ответа не было.
Первый старик не унимался:
«К седьмому сейчас супруга прибежит, вот уж исстрадалась за него, бедняжка! А второй говорил, что дочка приедет из Мехеши, она туда замуж вышла».
И, помолчав, спросил:
«Внуки-то у вас есть?»
«Нету», — буркнул Хромой дядя.
«Жаль, очень жаль! Ну что может быть милее внучонка махонького. Да я дочку сына своего сильней люблю, чем всех троих своих детей, вместе взятых. Я вам показывал ее карточку, помните? Почему вы не скажете сыну, что вам внука хочется?»
Тишина.
«Ну, а сам сын-то?..»
Судорожно прижимая к себе банку с компотом, Кати услышала:
«Нет у меня сына».
«Нету? — переспросил обросший старик. — А как же вы вчера сказали, что есть?»