Ва-Хунга был доволен своей судьбой. Одиночество, на которое осудил себя добровольно, он не принимал трагически. Оно не наскучивало ему, больше того — позволяло размышлять. Охотник начинал постигать мир не только чувствами, но и разумом: не только спрашивать «почему», но и искать ответы, это его восхищало; вскоре он понял, что знает гораздо больше, чем его собратья, и очень радовался тому…
И на этот раз Ва-Хунга притаился в засаде у тропы к водопою. Кругом царила тишина. Наконец на опушке далекого леса появилось стадо животных и осторожно, словно в нерешительности, направилось к реке. Сердце у Ва-Хунга забилось: он узнал антилоп наинх, мясу которых — сочному, нежному, необычайно сытному — не было равных. Но в тот миг, когда антилопы подошли уже совсем близко, с нёба, громко свистя и гремя, упал камень. Все стадо в паническом страхе кинулось обратно к лесу.
Разочарованный Ва-Хунга издал протяжный крик гнева и, выскочив из укрытия, подбежал к месту падения камня.
Камень был необычный. Он был… странный. Лежал на земле, дышал паром и издавал необычные звуки: не то шипел, не то стонал. И трепетал белыми… крыльями. Ничего подобного отважный охотник Ва-Хунга еще Не видел. И если бы он не был голоден, если бы самое вкусное мясо не умчалось безвозвратно, то врожденная любознательность наверняка взяла бы верх над гневом и разочарованием. Он начал бы спрашивать «почему» и раздумывать. Но теперь…
Он покрепче сжал в руках палицу и, широко размахнувшись, нанес яростный удар по ненавистному камню, так не вовремя упавшему с неба. Над саванной разнесся возглас торжества. Охотник, опьяненный мщением, крушил и крушил странный камень…
А на далекой планете, о существовании которой Ва-Хунга даже не подозревал, ученые истолковали удары его палицы как доказательство того, что в этом мире жизнь невозможна, так как там царят чудовищные давления, достигающие сотни атмосфер.
Перевела с польского 3. Бобырь
В. Миллер
Зеленые Чернила
Себастьяну Сэмпсону нравилось его имя. Произнесенное, оно звучало внушительно; изображенное на бумаге, выглядело потрясающе, особенно если он выводил буквы «с» широкими и размашистыми и снабжал свою подпись смелым росчерком.
Себастьяну Сэмпсону нравилось его имя потому, что он нравился себе сам. Да и почему бы нет? В свои 55 лет он считал себя великолепным примером человека, всем обязанного себе самому: с небольшим брюшком, конечно, но зато одетого в лучший костюм консервативного стиля, какой и подобает директору Городского Торгового Банка.
Он очень гордился тем, что достиг вершин в своей профессии.
— В конце концов, — сказал он однажды своему первому вице-директору, — не всякому удается начать с кассира и кончить директором. Кое-кому я, разумеется, отдавил ноги, чтобы добраться сюда; но теперь я здесь, и навсегда.
И он закончил эту маленькую хвастливую исповедь тем, что поставил еще одну свою причудливую подпись на экземпляре газеты «Уолл-стрит джорнэл».
В этот вечер, ожидая поезда на пригородном вокзале, Сэмпсон был доволен собою больше обычного. Он только что провел некую выгодную операцию, сулившую немалые прибыли и дальнейшее укрепление его авторитета в глазах вкладчиков.
Вдруг его взгляд остановился на яркой театральной афише. И тут Сэмпсона снова охватило непреодолимое желание: потребность изобразить свое имя. Он украдкой огляделся. Попутчики стояли, уткнувшись в газеты. Сэмпсон выхватил авторучку и размашисто расписался на верхнем белом поле афиши.
На следующий день вечером Сэмпсон вернулся к афише, дабы снова вкусить удовлетворение, созерцая свою подпись. Но его улыбка превратилась в гримасу растерянности и досады. Под его подписью кто-то написал крупными зелеными буквами: «ИДИОТ».
Сэмпсон воспылал гневом на столь наглый постскриптум. Выхватив авторучку, он дал ответный залп: «А ТЫ — СОПЛЯК И ГРЯЗНЫЙ ПАЧКУН».
Обуреваемый отныне только одной мыслью, Сэмпсон кинулся на следующий день прямо к афише и увидел, что Зеленые Чернила ответили: «КТО БЕГАЕТ ПО ГОРОДУ И РАСПИСЫВАЕТСЯ НА АФИШАХ, У ТОГО НЕСОМНЕННО МАНИЯ ВЕЛИЧИЯ».
Сэмпсон весь кипел от гнева, когда писал: «ЗАТО Я НЕ ТРУС, ОТКРОЙСЯ, КТО ТЫ, ЧТОБЫ Я МОГ РАСКВАСИТЬ ТЕБЕ НОС».
Вернувшись к афише на следующий день, он увидел, что его вызов принят.
«Я ГОТОВ, — писал Зеленый, — ВОТ АДРЕС: ДОМ 1873 ПО 110-й ВОСТОЧНОЙ УЛИЦЕ, ТРЕТИЙ ЭТАЖ, ВТОРАЯ ДВЕРЬ НАПРАВО. БУДЬТЕ ТАМ СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ В ДЕВЯТЬ».