Перевел с английского В. Баканов
В. Рыбин
Счастье
Создал я себе «электронного оракула» и спросил его:
— Где мне найти свое счастье? Электронный помощник молчал. Капала вода на кухне, словно считала секунды. Было тихо и скучно. Хоть бы кто позвонил. Или сосед постучался. Или, еще лучше — одинокая соседка, что жила напротив, Татьяна Васильевна. Она часто приходит с просьбой что-нибудь починить.
Вообще мне страшно не повезло в жизни. В книжках — о ком только не читал! О Джульетте, например. Была, говорят, такая, раз увидела — и кончено. А на меня сколькие глядели, и хоть бы одна захворала…
— Говори, где мне искать свое счастье? Сколько можно просить?
Тишина давила многозвучием панельного дома. Ветер шумел в вентиляционном колодце.
— Имей совесть!..
— Ладно, — сказала машина. — Иди и встретишь.
— Куда?
— Иди и встретишь.
— Вот заладила, — разозлился я. Стукнул ее по матово поблескивающему боку. — Говори, где мое счастье?
— Иди и встретишь…
И тут меня осенило. Счастье — это ведь абстрактное понятие, потому машина и не дает вразумительного ответа. Но она — мудрейшая прорицательница, — вероятно, предвидит, абстрактные возможности абстрактных понятий. Вероятно, она знает, что если я сейчас выйду из дома, то найду то, что ищу.
Что я ищу? А что может искать холостяк, которому осточертело одиночество? Не алмазы же в каменных пещерах и не шумное бремя славы. Холостяк ищет тишины и уединения. Только чтобы это уединение не было одиноким.
И я пошел. Был вечер. Луна светила вовсю, высекала искры из тротуара. Я остановился и загадал: которая первая пройдет, та и моя.
Но первая прошла не одна, а под руку с таким здоровым парнем, что я сразу решил ждать вторую.
Второй оказалась старуха с собачкой. Я уж совсем было отчаялся, но тут увидел Ее. Она не шла — плыла над тротуаром, словно невесомая, не ступала — цокала каблучками. И главное — глядела на меня.
— Здравствуйте!
Она почему-то удивленно пожала плечами.
— А я вас жду.
— Меня?..
— Машина сказала, что вы — мое счастье.
— Она ошиблась, — усмехнулась девушка.
— Машины никогда не ошибаются…
Я шел за ней следом и молол обычную в таких случаях чепуху — о кибернетике, о телепатии, а больше о погоде.
На остановке автобуса стояла соседка Татьяна Васильевна с тяжелыми авоськами в руках.
— Вы мне не поможете? — попросила она.
Но мое счастье шагало мимо.
— Извините, мне некогда, — сказал я и помчался догонять свою судьбу.
На перекрестке девушка остановилась, помахала рукой какому-то парню в спортивной куртке. И они ушли, затерялись в редкой толпе вечернего города. А я пошел домой, горя желанием «побеседовать» со своим «оракулом» с глазу на глаз.
«Ну погоди, пересчитаю тебе транзисторы, — злился я. — Ты у меня узнаешь, почем дюжина клемм!»
— Так где моё, счастье? — ехидно спросил я машину, засовывая руку под щиток к ее тонкопроводному конденсатору.
— На лестнице, — невозмутимо ответила машина.
— На какой? Номер дома, этажность?.. Теперь ты мне все скажешь.
— Думаю, что на лестнице, — уточнила машина.
— Ага! Ну подумай, подумай!..
— Речь может идти лишь о вероятности. Чтобы знать точно, нужно тебе навсегда включиться в меня. И всем девушкам тоже.
— О черт! Но мне надоело, понимаешь?! Все один да один. Пошевели же мозгами!..
— Посмотри же на лестнице, — в тон ответила машина.
Я послушался, вышел на лестничную площадку и нос к носу столкнулся с соседкой Татьяной Васильевной. С авоськами…
Геннадий Максимович
Так ли трудно на 87-й?
Прилетел я с 87-й станции. Двадцать с лишним лет изнурительной каждодневной работы давали себя знать. Конечно, карманы мои были набиты кредитками. Но разве могли эти чертовы бумажки убрать седину в моих висках, морщины у глаз, легкую хромоту и полную опустошенность? Да и могли ли они заставить меня забыть частые землетрясения, взрывы вулканов, потоки лавы и все застилающий пепел на той проклятой 87-й?
До чего мне осточертел режим этой ненавистной планеты! Я устал каждый день выходить на дежурство, не уверенный в том, что вернусь в наш бронированный бункер. Но это была работа, пусть и чрезмерно напряженная, но нужная…
Все эти мысли роились в моей голове, когда я твердо направил свои стопы к ближайшему бару. Толкнув дверь, я неожиданно увидел Джима, того самого Джима, с которым когда-то, как говорится, «сидели за одной партой». Его ставшее неимоверно тучным тело свисало с табуретки, и, если бы не вечно тоскливые глаза, какие бывают у собаки, потерявшей хозяина, и легкое заикание, когда он обращался к бармену за очередной порцией пива, я бы наверняка не узнал его.