Сокол сделал паузу, затем продолжил.
– Когда придет время сделать самый важный выбор, сделай его правильно, Аррен. В молодости мне пришлось выбирать между спокойной жизнью и жизнью, полной опасностей. И я вцепился в последнее, словно форель в муху. Но каждое деяние, каждый поединок тащат за собой целый ворох последствий, заставляя тебя действовать вновь и вновь. И очень редко выдается свободная минутка вроде этой, перерыв между двумя деяниями, когда ты можешь остановиться и просто пожить. Или поразмышлять над тем, кем ты, в конце концов, стал.
Как может такой человек, подумал Аррен, сомневаться в себе? Он полагал, что подобные сомнения – удел юных, тех, кто еще ничего не добился в жизни.
Они качались посреди безбрежного, прохладного океана тьмы.
– Вот почему я люблю море, – раздался из глубин ночи голос Сокола.
Аррен понимал его. Но мысли юноши безудержно неслись вперед. Его голова неутомимо работала в течение всех трех дней плавания, он размышлял о цели их путешествия. А так как его спутник, наконец-то, был склонен поговорить, Аррен спросил:
– Как вы думаете, мы найдем то, что ищем, в Хорттауне?
Сокол покачал головой, возможно, говоря «нет», либо показывая, что он не знает.
– Может, это нечто вроде заразы, эпидемии, что перекидывается с острова на остров, нанося вред посевам и стадам, а также духу людскому?
– Эпидемия – это движение великого баланса, самого Равновесия. Здесь что-то другое. Отсюда смердит злой волей. Мы могли бы потерпеть, если все это являлось бы побочным эффектом восстановления Равновесия. Но мы не можем мириться с потерей надежды и упадком искусства, с тем, что уходят из памяти Слова Творения. Природа не терпит фальши. Это не восстановление Равновесия, а нарушение его. И лишь одно существо в состоянии сделать это.
– Человек? – спросил Аррен наугад.
– Мы, люди.
– Как?
– Непомерной жаждой жизни.
– Жизни? Но что плохого в желании жить?
– Ничего. Но когда мы стремимся к власти над жизнью – к вечному здоровью, неуязвимости, бессмертию, – то желание переходит в манию. А если мания вступает в союз со знаниями, то поднимает голову зло. Тогда Равновесие мира нарушается, и разрушение перевешивает созидание.
Аррен некоторое время с грустью размышлял над этим, потом спросил:
– Значит вы думаете, что тот, кого мы ищем, человек?
– Человек, и к тому же колдун. Да, мне так кажется.
– Но как я понял из того, чему меня учили наставники и мой отец, высшее искусство магии зависит от баланса, от Равновесия вещей, и не может быть использовано со злым умыслом.
– Это, – сказал Сокол, слегка скривившись, – спорный вопрос. Пути магов неисповедимы… На каждом острове Земноморья есть ведьмы, использующие запретные заклинания; колдуны, применяющие свое искусство в целях обогащения. Но можно привести примеры и более ярких дарований. Огненный Лорд, пытавшийся победить тьму и остановить в полдень солнце на небосводе, был великим магом. Даже Эррет-Акбе с трудом одолел его. Враг Морреда принадлежал к той же породе. Когда он появился, целые города пали перед ним на колени, огромные армии сражались на его стороне. Заклинание, которое он обрушил на Морреда, оказалось столь могучим, что даже смерть колдуна не остановила его, и остров Солеа погрузился в пучину моря со всем своим населением. То были люди, чья великая сила и знания встали на службу злу, питая его. Всегда ли волшебство, несущее добро, в конце концов оказывается сильнее, мы не знаем. Но все же надеемся. Слова о лелеемой надежде прозвучали как-то мрачно, без должной уверенности. Аррен обнаружил, что ему больше не хочется витать в холоде высоких материй. Немного погодя он сказал:
– Мне кажется, я понял, почему вы сказали, что лишь люди несут зло.
Даже акулы невинны, они вынуждены убивать.
– Вот почему ничто не в силах защитить нас. Лишь одно существо во всем мире способно противостоять человеку со злым сердцем – другой человек. В нашем позоре – наша слава. Только наша душа, способная на зло, в силах противостоять ему.
– А как же драконы? – спросил Аррен. – Разве они не причиняют зла?
Неужто они невинны?
– Драконы! Драконы алчны, ненасытны, вероломны, им неведомо сострадание и угрызения совести. Но злы ли они? Кто я такой, чтобы судить драконов?.. Они мудрее, чем люди. Они похожи на видения, Аррен. Нам, людям, снятся сны, мы колдуем, творим добро и зло. Но драконы не грезят. Они сами – воплощение грез. Они не произносят заклинаний. Магия – плоть от плоти драконов, способ их существования. Они не действуют – они живут.