Возмущалась поначалу,
Перья мокрые шеперя,
На людей взахлёб кричала:
Что, мол, делаете, звери!
Но, устав, угомонилась—
Отдохнуть всегда полезно.
И сменила гнев на милость —
Хорошо, что не облезла.
Белый цвет, конечно, марок,
Для помоек не годится,
Но средь сереньких товарок
Гордой цацей, белой птицей
Почему б не прогуляться —
Рты разинут от сюрприза,
Даже каркнуть побоятся
Поперёк её каприза.
Под такой весёлый случай
Без разбора и без спроса
И кусочек самый лучший
Можно хапнуть из-под носа.
От мечтаний сладких тая,
В околоток свой летела,
Но её родная стая
Знаться с ней не захотела.
Там где серость, там и зависть.
Стая выскочек не терпит.
И плевались, и клевались,
Птиц чужих вгоняя в трепет.
И сама лихой оравы
Перекаркать не сумела.
Еле-еле от расправы
Чуть живая улетела.
Отдышалась, отлежалась
За столяркой в куче стружек,
Но к себе, несчастной, жалость
И обида на подружек
Не исчезли вместе с болью:
«Надругались, вот и чудно,
Значит, не были любовью
Дальнеродственные чувства»,—
И решила сердцем хмурым
Век с роднёю не встречаться.
Полетела в гости к курам
И не только пообщаться —
Позаботиться о крове
С дармовой и сытной снедью
Надо было. Да и кроме —
Чтоб кудахтали над нею.
Ну, а тем уже напели,
Им уже настрекотали,
Напищали, насвистели
Про скандал в вороньем стане.
Но она отнюдь не дура
И подход сумела выбрать
К сытым и наивным курам —
Пусть ворона, но не выдра.
А хозяйская кормёжка,
Высота и мощь забора
И полёты «на немножко»
Не расширят кругозора.
Наплела им полон короб
Где летала, как страдала…
И ни спеси, ни укора
Курам, видевшим так мало.
Сказки плыли, как на Святки,
На насесте ближе к ночи:
Про хорьковые повадки,
И про лисьи, и про волчьи,
Про медвежью глуповатость,
Ястребиное нахальство,
Про сорочью вороватость,
Даже про воронье хамство.
Сочиняла — только слушай.
И молодки затихали,
Перепуганные клуши,
Ей сочувствуя, вздыхали.
Пощади нас, птичий боже,
Только в страшном сне приснится,
Что такое выпасть может
На судьбу несчастной птицы.
А ведёт себя как скромно!
Не спросив, куска не тронет!
Вроде как бы и ворона,
Только масти не вороньей,
Только с выходкой иною
И полётом не похожа.
Может, с перьев белизною
И душа светлеет тоже?!
И уже дивятся люди,
А особенно их детки,
Подают в широком блюде
Очень щедрые объедки.
Вроде бы и не просила,
Но разжалобить сумела.
Что там люди — злая псина
Примирилась, подобрела.
Благодарностью блистая,
Чистит клюв на пёсьих блохах.
Пропадай, родная стая,
В старых дрязгах, новых склоках.
Для неё утихли страсти
И желанья нет искать их.
Только перья прежней масти
Прорастают так некстати,
Не ко времени, крамольно
Прёт проклятое наследство.
А выщипывать их больно,
Только некуда ей деться.
Надо прятаться и наспех
Дёргать из живого тела,
Чтоб не выйти курам на смех.
Да и псина знает дело.
2. Серые утки
Усталые птицы на кочки присели.
Добрались до места — гуляй новоселье.
Но после беспечной утиной пирушки
На них затаили обиду лягушки.
Оно и понятно — кому же охота
Делить, с кем попало, родное болото.
Обида — обидой, но надо мириться:
Лягушка слаба, чтобы ссориться с птицей,
А с миром, глядишь, и обида прошла бы,
Но всё изменило вмешательство жабы,
Которая часто гостила в болоте,
Являясь кому-то двоюродной тётей.
Поживши повсюду и лиха хлебнувши,
Она молодёжи проквакала уши
О том, что за годы скитаний успела
Увидеть, узнать и едва уцелела,