– Но кричать-то он умеет – одергивала она себя.
Ужин был незамысловатый. Яичница и молоко с хлебом. Пока бабка готовила яичницу, Саша помыл руки и теперь молча сидел за столом, сосредоточенно глядя на свои сандалики.
Бабка привыкла питаться скудно. Живности она не держала. К чему? Она была счастлива уже тем, что имеет возможность жить. Раз в два дня она ходила к соседям справа – покупала у них яйца и молоко. Те держали и курей, и коров. И еще, раз в два дня, соседи покупали для нее в сельском магазине четыре булки хлеба. За все это она расплачивалась в начале каждого месяца, когда ей приносили пенсию. Зачем ей нужно столько хлеба, соседи не спрашивали, а бабка сама и не рассказывала.
Саша поел и отправился спать в дальнюю комнату. Бабка осталась сидеть на кухне. Когда полностью стемнело, она взяла булку хлеба и вышла из дома. Аккуратно сошла со ступенек и направилась к погребу.
Погреб этот находился в задней части двора и был достаточно большим, глубиной почти в три метра, сверху надстроенный домик из кирпича с массивной, деревянной дверью. Впрочем такие здесь были в каждом дворе. Когда-то этот погреб был почти полностью заставлен банками с разносолами и ящиками с картошкой, но это было очень давно. Так давно, что бабка и не помнила того времени.
Она сняла навесной замок и открыла скрипящую дверь. Постояла немного, словно собираясь силами и затем начала медленно спускаться по ступенькам вниз, в затхлую тьму. И сразу же почувствовала неприятное, но уже привычное покалывание в голове. Гадина, как теперь называла ее бабка, подготавливалась к общению. Пробуравливала волнами мозг.
– Ты привела его? – услышала бабка первый вопрос.
Она никогда толком не видела гадину. Гадина боялась любого света. Солнечный был для нее смертелен, а искусственный причинял боль, поэтому бабка не брала с собою в погреб ни то, что старого, подаренного давно одним из внуков, фонарика, но даже обычной свечки. Правда пару раз бабка нащупывала в темноте нечто похожее на холодец, но чувствовала в эти моменты такую нестерпимую боль в голове, что оставила всякие попытки приблизиться к гадине.
– Ты привела его? – повторила вопрос гадина.
– Нет – ответила бабка шепотом.
Гадина общалась напрямую, посылая вопросы в мозг и также из мозга вытягивая ответы. Но бабка никак не могла к этому привыкнуть. Поэтому, думая ответ, она проговаривала его шепотом. Человеческая привычка, которую, наверное, невозможно побороть.
– Ты же знаешь, что время подошло – бросила в мозг очередную фразу гадина.
– Да, знаю. Завтра вечером приведу – бабка положила булку хлеба на бетонный пол погреба и отступила на два шага – Ешь.
В темноте послышался звук, как будто кто-то провалившись по колено в болотную трясину, пытался вытащить ногу.
– Наверное, так муха всасывает разложенную своим желудочным соком пищу – подумала бабка.
– Иди. Смотри не делай глупостей – услышала она в голове – Ты же знаешь, это важно для нас обоих.
– Я знаю – шепнула бабка, развернулась и стала неспеша подниматься по бетонным ступенькам. Снова ощутила покалывание в мозгу. Гадина вытаскивала из ее головы волны – щупальца.
Выйдя из подвала, бабка закрыла дверь и повесила замок. Постояла, вдохнула свежий, ночной воздух и торопливо заковыляла к дому.
Заперевшись на засов, она тихонько прошла в свою комнату, где скинула сарафан и надела ночную рубашку. Потом прочитала шёпотом пару молитв и улеглась в кровать. Закрыла глаза. Но сон не шел.
Бабка думала, как ей поступить. Время подошло. Нужно было решать.
Тридцать лет назад было проще. Ребенок был чужой. А этот, вроде как, ей родня. Хотя уже и на седьмом киселе.
Бабка вдруг припомнила тот поздний, летний вечер, когда появилась гадина. Она тогда сидела на крыльце уставившись в пустую темноту и думала о своей тяжелой и горькой судьбе. Жизнь прошла. Она стара и одинока. Дети, а их было пятеро, давно поразъехались кто куда. У них появились свои дети, ее внуки. Иногда они, чаще летом, приезжали к ней семьями погостить, и тогда у нее был праздник. Она хлопотала на кухне, готовя разные блюда, и потом, улыбаясь, смотрела, как все ели, нахваливая ее кулинарное мастерство. И она была счастлива. Да, тогда она была счастлива.
Потом выросли внуки, которые тоже иногда навещали ее, но уже намного реже. Потом и дети, и внуки вдруг перестали к ней приезжать вовсе. У них свои дела, думала она, и так и должно быть. Вот тогда она и почувствовала себя одинокой. Ей было семьдесят шесть. Она сидела на крылечке и смотрела в темноту двора. Вдруг в огороде увидела сполох. Потом еще один. Странно, грозы не было. Она поднялась, и тяжело передвигая ноги, поплелась в огород.