- Вот! Убери его!
Жандарм подошел к мастеровому и решительно взял его за рукав.
- Вставай!
Мастеровой оторопело глядел:
- Что такое? В чем дело?
- Но, но, вставай! Ничего!
- Да что вы? За что вы меня?
Таня вскипела.
- Послушайте, жандарм, за что вы его высаживаете? Он ничего не делал!
- Мы все можем быть свидетелями,- прибавил Токарев.- Этот господин сам же первый начал. На весь вагон стал кричать и ругать его.
Грозно и выразительно толстый господин сказал жандарму:
- Я тебе заявляю, что он мне нанес оскорбление!
Токарев спокойно возразил:
- Все в вагоне слышали, что вы первый стали наносить ему оскорбления.
Токарев был одет чисто и прилично, гораздо приличнее толстого господина. Жандарм в нерешительности остановился.
- Жандарм! Я тебе повторяю: возьми его!.. Он пьян!
- Нет, я не пьян! Вы меня оскорбили, а я вас не тревожил!
Жандарм шепнул Токареву:
- Вы не извольте беспокоиться. Я его только в другой вагон переведу.
В приятном и спокойном ощущении силы, которую давал ему его приличный костюм, Токарев громко возразил:
- Да с какой стати? Мы вам все заявляем, что этот господин сам начал первый скандалить. Почему вы его не переводите?
- А то, может, ваше благородие, вы сами перейдете? почтительно-увещевающим голосом обратился жандарм к толстому господину.
Господин грозно крикнул:
- Я тебе в последний раз повторяю: убери его!
Жандарм растерянно пожал плечами:
- Да ведь вот... Все свидетельствуют, что вы же сами начали.
- Ах та-ак!.. - зловеще протянул господин.- Ну, хорошо, ступай!.. Хорошо, хорошо! Можешь идти! Мы это еще увидим! Ступай, нечего!
Жандарм с извиняющимся лицом мялся на месте. Вагоны двинулись. Он соскочил на платформу.
- Тут еще скоро, пожалуй, изобьют тебя! - возмущенно сказал толстый господин, взял свой чемодан и пошел в другой вагон.
Торжествующий мастеровой стоял, пошатываясь, и смотрел ему вслед.
- Фью-у! - слабо свистнул он и махнул рукою вдогонку.- Нет, ей-богу, чудачок! - обратился он к Тане и лихо покрутил головою.- Молчи, говорит, дурак!.. А? Почему такое? Не желаю молчать!.. Благородного человека я уважаю всегда! А коли со мною поступают сурьезно,- не могу терпеть! Такой уж карахтер у меня... строгий! Намедни мастер говорит нам: вот что, ребята! После Спаса за каждый прибор на две копейки меньше будем платить... Как так? Нет, я говорю, я не желаю!.. Мне не копейка нужна. Что копейка? Я на нее плюю! - Он достал затас-канный кошелек, вынул пятиалтынный и бросил его наземь.- Вот! Не нужно мне, пускай тут лежит! А зачем он неправильно поступает? Не желаю, говорю, уйду от вас, больше ничего!
- А вы где работаете?
- Мы-то? А вон за бугром здание пыхтит... Мы - токари по металлу... Медь, свинец, железо - это у нас называется металл... По-нашему, по-мастеровому!
Поезд гремел и колыхался. В вагонах зажгли фонари. Таня сидела в уголке с мастеровым и оживленно беседовала. Мастеровой конфиденциально говорил:
- Я, милая моя барышня, желаю жить, чтоб было по-справедливому, чтоб обиды мне не было! Я этого не желаю терпеть - никогда! А за деньгами я не гонюсь... Я вот выпил,- и больше ничего!
Паровоз оглушительно и протяжно засвистел. В темноте замелькали огни томилинских пригородов. Все поднялись и стали собираться.
Поезд остановился. Затиснутые в сплошной толпе Токарев, Сергей, Варвара Васильевна и Катя вышли на подъезд.
- А где же Таня? - спохватилась Варвара Васильевна.
Сергей посмеивался:
- Она с мастеровым пошла.
- Да не может быть! - воскликнул Токарев.
- Верно! Я видел: он себе взвалил узелок на плечи, она рядом с ним. Прямо с платформы сошли, мимо вокзала.
У Токарева опустились руки.
- Черт знает что такое!
Он в колебании остановился посреди улицы. В стороны тянулись боковые улицы, заселен-ные мастеровщиною - черные, зловещие, без единого огонька.
- Нужно ее отыскать! Это положительно ненормальный человек: девушка, ночью, одна идет с пьяным, незнакомым человеком, сама не знает куда!
Сергей засмеялся:
- Ищи ветра в поле! Ей-богу, молодчина Татьяна Николаевна!
Они пришли к Варваре Васильевне. Подали самовар, сели пить чай. Сергей говорил:
- Нет, ей-богу, люблю Татьяну Николаевну! Это пролетарий до мозга костей! Никакие условности для нее не писаны, ничем она не связана, ничего ей не нужно...
Токарев угрюмо возразил:
- По-моему, это не пролетарий, а психически больной человек, и ей необходимо лечиться.
Таня пришла к двенадцати часам ночи - оживленная, радостная, с блестящими глазами. Токарев был так возмущен, что даже не стал ей ничего говорить, и сидел, молча, насупившийся и грустный. Таня не обращала на него внимания.
VII
Назавтра, к трем часам, Токарев и студенты пришли к Варваре Васильевне. Тимофей Балуев уже сидел у нее. Тани не было: она в одиннадцать часов ушла к своему вчерашнему знакомцу и еще не возвращалась.
Балуев, в черной блузе, с застегнутыми у кистей рукавами, сидел за столом, держал на расставленных пальцах блюдечко и пил чай вприкуску. Токарев радостно подошел.
- Ну, Тимофей Степаныч, здравствуйте! - Они обнялись и крепко, поцеловались три раза накрест.
- Не думал я, что и вас тут увижу! - сказал Балуев и в замешательстве провел большою рукою по густым волосам.
Сергей, Шеметов, Борисоглебский и Вегнер назвали себя и почтительно пожали его руку. Токарев глядел на загорелое, обросшее лицо Балуева.
- Как вы изменились! Встретил бы вас на улице - не узнал бы.
- Да... Да и я бы вас не признал:
- Что же, постарел?
- Пооблиняли как-то... На вид.
Варвара Васильевна сказала:
- Ну, садитесь, господа! Пейте чай, закусывайте!
Сели к столу. Токарев спросил:
- Вы куда же теперь направляетесь?
- В Екатеринослав еду. Там товарищи посулились на завод пристроить. Тут, значит, нужно было Варвару Васильевну повидать. А между прочим, вот и вас встретил... Ну, а вы как?
Он говорил не спеша, подняв брови, и внимательно глядел на Токарева своими маленькими глазами. Студенты и Катя украдкой приглядывались к Балуеву.
Разговор, как обыкновенно, вначале вязался плохо. Понемногу стал оживляться. Речь зашла об одном из вопросов, горячо обсуждавшихся в последнее время в кружках и деливших единомы-сленных недавно людей на два резко враждебных лагеря. Токарев спросил Балуева, слышал ли он об этом вопросе и как к нему относится.
- Как же, слышал. Книжки тоже кой-какие читал об этом...- Балуев помолчал.- Думается мне, не с того конца вы подходите к делу. Оно гладко пишется в книжках, логически, а только книжка, знаете, она больше по верхам крутится, больно много сразу захватить хочет. Оно то, да не то выходит. Смотришь в книжку - вот какие вопросы. И в волосы из-за них вцепиться рад всяко-му. А кругом поглядишь - что такое? И вопросы другие, и совсем из-за другого ссориться надо.
Необычно тихим и смирным голосом Сергей возразил:
- Но, позвольте, ведь книжки основываются на той же жизни, на тех же жизненных фактах.
- Верно! "Факты"... Что такое факты? Я вот гляжу в окошко, вижу, лошадь упала, и говорю: тут дорога склизкая,- пожалуйста, не спорьте со мнрю,- сам видал, как лошадь упала. А на дороге этой, может, пыли по щиколку, а лошадь потому упала, что нога подвернулась. Оно, видите ли, коли на факты в окошко смотреть, то и факты-то оказываются фальшивыми. А из этих фактов здоровеннейший гвоздь сделают да в голову его тебе и вгоняют... Намедни был я нелегаль-но в Питере, встретился с одним приятелем старым.- Ты, спрашивает, кто? - Я? (Под густыми усами Балуева мелькнула улыбка.) Али не узнал? Слесарь Тимофей! - Не-ет, я не о том. Ты человек каких взглядов? - Я, говорю... рабочий!
Все поспешили громко и дружно рассмеяться.