Несколько пар камнешарок гнездились на плато полуострова Эммелины. Эти птицы благополучно вывели потомство, но вскоре лишились его. Еще 29 июля Вениамин Михайлович видел здесь взрослых птиц. 2 августа, проходя по плато, я не встретил ни одной камнешарки. Заинтересовавшись их неожиданным исчезновением, я стал тщательно осматривать те небольшие участки, на которых птицы устроили гнезда, и нашел двух мертвых, полузанесенных снегом птенцов — одного еще только выведенного из яйца, другого — примерно в недельном возрасте. По-видимому, все птенцы в выводках камнешарок замерзли, а родители, лишившись их, покинули это место. Через несколько дней одиночную взрослую камнешарку я видел на берегу ручья у нашей базы, а после никто из нас не встретил на острове ни одной птицы.
По моей просьбе, Вениамин Михайлович окольцевал птенцов пуночек в найденном им гнезде. Чтобы проследить, как быстро они начнут расти, Вениамин Михайлович начал ежедневно их взвешивать. Несколько дней наблюдения шли успешно. Но однажды всех птенцов этого выводка нашли замерзшими. Скорее всего, что накануне Вениамин Михайлович задержался у гнезда ненамного дольше обычного. Родители в его присутствии не отваживались греть своих детей, и все они за это очень короткое время, исчисляемое минутами, погибли.
У берегов устойчиво держался припай. За его кромкой и в полыньях все чаще показывались моржи. Эти морские животные, нуждаясь в отдыхе, осенью подолгу лежат на льдинах или на прибрежных косах. Наблюдения Де-Лонга, последняя записка Толля, а также найденные нами кое-где на косах остатки скелетов моржей говорили о том, что на нашем острове они залегают регулярно.
К моржам у нас был немалый интерес. Запасы продуктов, как они экономно ни расходовались, таяли с каждым днем. Пришла пора серьезно задуматься об их пополнении. Гнездовый сезон чистиков и кайр, которые до сих пор ежедневно фигурировали за нашим столом, подходил к концу. Еще недели две-три, и они покинут остров. Нерпы оказались малодоступны. Довольно просто убить медведя. Сейчас мишки заглядывали на остров реже, чем весной, но их следы все-таки встречались. Однако пока, без крайней в том необходимости, на этого добрейшего и редкого в Арктике зверя как-то не поднималась рука. И хотя Герман давно уже с вожделением поговаривал о медвежьих отбивных, никто из нас — во всяком случае вслух — не разделял «кровожадных» порывов нашего юного и темпераментного товарища.
Наконец, оставался еще выход: вызвать по радио самолет, который бы сбросил продукты. Нас уже не раз об этом запрашивали. Однако каждый понимал, с каким риском и трудностями связан полет на этот скалистый, окутанный туманом остров. Поэтому с самолетом лучше подождать. Вся надежда на моржей: это и отбивные и материал для исследования. Черепа, содержимое желудков зверей и многое другое представляло бы для меня большой интерес.
Давление воздуха то и дело прыгало. Особенно резко оно упало в конце июля. 28-го числа стрелка барометра зловеще поползла влево. Прошло еще два дня. Стоял полный штиль. С купола ледника сползал густой туман. Давление продолжало падать: к полудню 30 июля стрелка барометра дошла до 720 миллиметров и, наконец, задержалась.
Поведение птиц в эти дни было необычным: по-видимому, такое состояние атмосферы они переносили очень болезненно. Два бургомистра расхаживали по берегу ручья у нашего лагеря и, будто стонали, непрерывно как-то странно кричали не своими голосами. Над ручьем, словно ища укрытия от надвигающейся бури, попискивая, долго метался плавунчик. Стайки чистиков, обычно тесно связанных с морем и избегающих летать над сушей, встречались теперь далеко от берега. Бросалось также в глаза, что все птицы вели себя неосторожно. Когда я проходил берегом ручья, поморник и бургомистр безрассудно кружились надо мной на расстоянии всего нескольких метров. Резкое изменение давления воздуха ощущали и люди. Все чувствовали себя непривычно разбитыми, две ночи подряд никто не мог уснуть.
Нужно было ждать сильного шторма. Камнями и дополнительными оттяжками мы надежно укрепили палатки, метеобудку, шлюпку — все, что мог сокрушить или унести ветер. Однако урагана не последовало. Ночью пошел снег, задул несильный ветер.
Припай начало отрывать от берегов острова только во второй декаде августа. Несколько дней северный ветер разламывал и расталкивал льды. Море все ближе подступало к берегам. Однажды, едва успев провести в утренний срок метеонаблюдения, с радостной вестью в нашу палатку вбежал взволнованный Герман: «Море очистилось!»