Пуночек на острове не меньше, чем весной, а с молодыми птицами — даже гораздо больше, но сейчас они не так заметны. Как оживляли эти птицы первые дни нашей жизни на острове! Отовсюду тогда неслись звонкие, задорные их песенки, частенько происходили драки самцов, не поделивших какую-нибудь особенно приглянувшуюся и удобную для устройства гнезда расщелину или нишу среди камней.
Не случайно полярники с нетерпением ждут прилета пуночек, предвещающих конец долгой, опостылевшей зиме и первыми оживляющих своими песнями по-зимнему заснеженную тундру. На каждой полярной станции пуночек заботливо подкармливают крупой, хлебными крошками, и эти птицы доверчиво жмутся к человеку.
Сейчас, вырастив птенцов, взрослые пуночки перелиняли, выглядят гораздо невзрачнее (самцы их лишились белоснежного с черным свадебного наряда), стали молчаливее и осторожнее. В тундре они стремятся скрыться от человека, в их поведении можно уловить какую-то необычную нервозность. Пуночки уже и не пасутся подолгу на одном месте, как прежде, а, опустившись куда-нибудь на дерновинку, торопливо обшаривают ее и, поднявшись стайкой, летят дальше.
Эту нервозность, возможно, следовало бы связать е тренировкой птиц перед отлетом к югу. Зимой пуночки встречаются в Подмосковье и даже еще севернее: лететь им в общем не так далеко. Однако, чтобы преодолеть это расстояние, тренировка необходима. Может быть, настораживаться их заставляли песцы. Яйца, птенцы, подчас и взрослые пуночки занимают в меню этих тундровых хищников не последнее место. Всюду, где песцы размножаются, выход из нор их молодняка совпадает по времени с вылетом из гнезд полуподросших и еще плохо летающих пуночек. На них-то и пробуют свои зубы, силу и ловкость подростки-песцы. Мы окончательно убедились, что на нашем острове песцы размножаются изредка, в особенно благоприятные годы, и теперь пуночкам могли угрожать только взрослые звери. Эта угроза стала сейчас особенно реальной: кормов не хватало, и звери не упускали случая поживиться птичками.
Вообще песцы на острове голодали, и меня подчас удивляла их скромность и «благовоспитанность». У палаток они всегда могли поживиться разделанным чистиком, кайрой, но этого ни разу не случалось. Песцы до сих пор обходились скудными кормами (в том числе и пуночками), которые они могли добывать самостоятельно.
Свежий песцовый след и старые отпечатки медвежьих лап встретились нам у того места, где стояла изба Толля. Никаких признаков присутствия других животных не было видно.
Несколько раз мы ходили на мыс полуострова Эммелины, так как по припаю туда дороги уже не было, приходилось носить с собой длинный конец капроновой веревки и по ней спускаться с обрыва плато прямо на галечниковую отмель. На птичьем базаре становилось более шумно и оживленно, чем весной. Начиналась тревожная пора в жизни птиц — распадение колоний и откочевка их обитателей в открытое море, на зимовку.
О том, что базары начали пустеть, я узнал не выходя из нашего лагеря еще 15 августа. В этот день стояла тихая погода, звуки гулко разносились над открывшимся морем, и впервые было слышно, как раскатистому крику кайры вторит громкий не то свист, не то писк птенца. Так кричат только кайренок, впервые спустившийся на воду, и родители, зовущие его в море. Это кайровая семья одной из первых покидала колонию.
19 августа, когда мы попали на базар, распадение кайровых колоний шло полным ходом. Кайренок то здесь, то там срывался с карниза скалы, планировал и опускался на воду. В море виднелись сборища возбужденных взрослых птиц. С появлением каждого нового птенца кайры кричали громче, суматоха среди них усиливалась, нередко переходя в общую потасовку. Расталкивая друг друга, птицы устремлялись к кайренку, клювами хватали его за крылья, голову, ноги, тащили в разные стороны, увлекали под воду.
Дело кончалось тем, что слегка помятый и пощипанный птенец вырывался из этой толчеи и, в сопровождении одной взрослой птицы, наверное кого-нибудь из родителей, беспрерывно переговариваясь с ней, плыл в открытое море. Эта картина была мне уже знакома по Новой Земле. Там при спуске птенцов на воду возникали такие же сборища взрослых птиц. Скорее всего кайры, лишившиеся собственного потомства, еще сохраняли родительский инстинкт — потребность в заботе о птенце — и теперь стремились отбить его у родителей или у таких же бездетных птиц, как и они сами. Объяснить эту странную сцену иначе я не мог.